Царь Соломон. Мудрейший из мудрых
Шрифт:
В Септуагинте сохранилось начало молитвы. В тот момент, когда Соломон распростер руки над тем местом, что предназначалось Господу, он осознавал парадоксальность происходящего: впервые руками людей было воздвигнуто жилище, предназначавшееся для нематериального Создателя мира! Именно он, создавший источник света для всех, был обречен жить в темноте!
Свои чувства Соломон не формулирует в конкретной форме, в виде вопроса, но только смиренно заявляет, что такова суть веры. Следовательно, он отвергает любые формы язычества с их материальным прагматизмом, напомним: «Господь сказал, что Он благоволит обитать во мгле; я построил храм в жилище Тебе,
Здесь мы встречаемся с новым аспектом в монотеистической концепции Бога как Всемогущего Создателя, который противопоставляется слабому, немощному, похожему на ребенка человеку. Концепция углубляется, в дальнейшем в ней обнаружится внутреннее противоречие между бесконечным и конечным, значение вечного внутри временного и сосуществование этих противоположностей, осознание того, что жизнь наполнена как страданиями, так и верой. Из сказанного следует, что жизнь израильтян не зависит ни от конкретной борьбы за единство нации, ни от побед над врагом, ни от стремления к возвышению над другими, но от высоких размышлений о существовании Бога и человека.
Затем царь поднялся и повернулся к народу, который также встал с коленей. В описании это специально подчеркивается, поскольку в Храме Господнем можно преклонить колени только перед Богом, но не перед царем, даже если он выполняет обязанности священника. Просто и ясно Соломон объясняет, что означает Храм: теперь ни одно племя, ни один город не могут построить постоянный дом Господа, кроме того, который воздвигнут им, царем.
Когда Давид объединял нацию, он захотел построить Храм, но только Соломону, который был призван Богом выполнить эту задачу, удалось осуществить ее. Храм оказался именно тем местом, где хранился ковчег со скрижалями – Заветом между Богом и людьми. Как предположил царь, до этого времени была цель – возвращение из Египта; впервые в Храме было показано, что история может быть определена как религиозный путь, ведущий к определенной цели.
Затем царь и весь народ перешли к алтарю, расположенному на внешнем дворе, поклонились, по обычаю, и протянули вперед руки свои ладонями к небесам. И Соломон начал великую речь, которая обозначала возрождение Завета, и обратился к Богу: «Ты хранишь завет и милость к рабам Твоим» (3 Цар., 8: 23).
И снова встречаемся с парадоксом: «Поистине, Богу ли жить на земле? Небо и небо небес не вмещают Тебя, тем менее сей храм, который я построил!» И все же, продолжает Соломон, «услышь воззвание и молитву». Ведь обещано Господом: «Мое имя будет там», то есть именно с этого места молящийся будет услышан, и его слова дойдут до места «обитания Твоего, на небесах» (3 Цар., 8: 29 – 30). Соломон оговаривает условия исполнения Завета. С одной стороны, люди должны молиться и выполнять свои обязательства по отношению к Господу. А Господь должен тогда оправдать правого, но и наказать виновного.
Упомянутые царем первые три положения имеют особое значение для существования любого государства: стабильность, правосудие (но не жестокость), безопасность и жизнь в нормальном достатке.
Во-первых, может ли Храм быть гарантией справедливости, если во время судебного преследования кто-нибудь молится перед алтарем о справедливости, может ли Господь оправдать правого, осудить виновного и восстановить справедливость?
Далее: пусть вера, проявленная через молитву в Храме, поможет Израилю выстоять против его врагов, а если они нападут на страну, то пусть израильтяне обретут
И наконец, пусть вера в Господа как Создателя проявит себя в этом Храме. И пусть молитва во времена засух будет услышана, чтобы земля их отцов не была предана забвению.
Во всех этих случаях несчастья и беды рассматриваются как наказание за грех, иначе говоря, отступление от веры Завета с Богом. Следовательно, порядок может быть восстановлен, если возникнет раскаяние. Удивительно, как здесь обозначены моральные обязательства. И при этом не священник выступает в качестве посредника, а царь – как ходатай своего народа, но напоминает: вера и преданность – вот основа внутреннего сознания.
Судьба каждой личности оказывается связанной с судьбой сообщества, но от каждого человека требуется признание в совершенных им грехах и покаяние. Следовательно, Храм приобретает особое значение и для конкретной личности, поэтому Соломон и обращается к Богу.
Если случится какое-либо несчастье в землях, в стране, в городах, среди людей и «когда они почувствуют бедствие в сердце своем, и прострут руки свои к храму сему», тогда, просит царь, «соделай и воздай каждому по путям его, как Ты усмотришь сердце его, ибо Ты один знаешь сердце всех сынов человеческих». Именно Господь и определяет судьбу каждого человека (3 Цар., 8: 38 – 39).
Храм – это больше чем национальное достояние; это место, где можно молиться общему Богу. «Если и иноплеменник, который не от Твоего народа Израиля, придет из земли далекой ради имени Твоего», то и ему позволено молиться в Храме, «услышь с неба, с места обитания Твоего, и сделай все, о чем будет взывать к тебе иноплеменник», чтобы вера в единого Бога могла распространиться по всему миру (3 Цар., 8: 41).
Очевидно, что данный отрывок не относится ко времени Исхода, когда израильтяне накапливали силы, чтобы вернуться в Землю обетованную и восстановить Храм, уничтоженный чужаком. Иноплеменник, который приходит из отдаленной земли в Храм, не редкость в эпоху Соломона. Можно утверждать, что гости из Египта и Финикии (частично и мастер Хирам), возможно, даже и из более отдаленных земель, были приглашены на церемонию освящения Храма.
Но даже если этот последний пассаж в молитве был продиктован политическими соображениями, он выражает глубоко проникшую в сознание монотеистическую веру. В речи содержится и вывод: еврейская нация отличается от всех других наций только своей верой в единого Бога.
Это была не просто молитва, а действительно Завет, договор с Богом. Затем царь поднялся с колен и обратился к своему народу. В описании подчеркивается, что он говорил «громким голосом», и, когда читаешь эти строки, чеканные фразы, преисполненные величайшего пафоса, голос Соломона продолжает звучать и звучать в ушах повествователя.
Горячий и искренний монолог царя – это торжество ораторского искусства. Эту речь даже можно назвать музыкальной. В ней нет ни упреков, ни угроз, ни скрытых намеков, ни пустых обещаний, ни умолчаний. Сказанное прозрачно по смыслу и убедительно. Подобного не слышали, вероятно, и в то время, едва ли и позже можно найти ту же страсть, энергию и одновременно естественность у пророков, не свободных ни от полемических выпадов, ни от противоречий.
В этих словах Соломона, устремленных» к Богу, при том волнении, которое обуревало царя, все было четко и совершенно, простые и ясные мысли только намекают на глубину содержания.