Царь Соломон

Люкимсон Петр Ефимович

Скажи мне, возлюбленный души моей, где пасешь ты овец своих,где укладываешь на отдыхв полдень? Зачем мне искать тебя, пряна лицопод накидкой, Обходя отары, что пасут твои друзья? (1:7)

Это — первая странность в тексте: лицо под накидкой прятали обычно блудницы или женщины, пребывающие в трауре, и героиня почему-то явно боится, что ее примут либо за ту, либо за другую.

Но дальше уже следует реплика жениха, исполненная не меньшего восторга, чем песня невесты:

Если не знаешь ты, где найти меня,прекраснейшая

из женщин, Гони ягнят своих по овечьим тропам меж пастушьих стойбищ. С кобылицей в колеснице фараоновой сравню я тебя, подруга моя. Красота твоих щек оттенена серьгами, прекраснашея твоя, украшенная ожерельями… (1:8-10)

И завершается первая глава обменом комплиментами между влюбленными:

Он — Ей: — Как прекрасна ты, подруга моя, как прекрасна! Глаза твои чисты, как у голубки. Она — Ему: — Как ты прекрасен, возлюбленный мой, и приятен! И сочной зеленью усыпано наше ложе. Крыша приюта нашего — кроны кедров. Стены — стволы кипарисов. (1:15–17)

Во второй главе ток поэтического напряжения резко повышается; она более метафорична, но дело не столько в украшении текста метафорами, сколько в удивительно психологически точной передаче состояния влюбленности, и сам ритм текста, кажется, передает ритм биения сердец юноши и девушки, думающих друг о друге:

Она — Ему: — Я — лилия Шарона, я тюльпан. Он — Ей: — Как тюльпан среди колючек, подруга моя среди девушек… (2:1–2)

И дальше:

Она — подругам: — Привел он меня на пир любви, на пирлюбви, которую излучают глаза его. Подкрепите меня пирогами, окружите мое ложе яблоками, чей аромат освежает, ибо я больна любовью… (2:4–5)

Завершается вторая глава монологом влюбленной, разлученной с любимым, грезящей о встрече с ним, так что сама природа словно сопереживает этим грезам и помогает им:

…Заклинаю вас, дочери Иерусалима, газелями и степными ланями: не мешайте влюбленной, не тревожьте ее, когда она грезит… …Воскликнул возлюбленный мой, обращаясь ко мне: «Встань, подруга моя, красавица моя, и иди за мною! Вот уже и прошла зима, дожди прошли, отшумели; цветами покрылась земля, настало время певчих птиц, и голос горлицы слышен в стране нашей; ветви смоковницы — в завязи плодов, и на благоухающих лозах появились ягоды. Встань, подруга моя, красавица моя, и иди за мною!..» «Не могу я сейчас пойти за тобой, — отвечаю я, — ибо велели нам: „Ловите шакалов и их детенышей, портящих виноградники, — Ведь появились на лозах ягоды“». Возлюбленный мой принадлежит мне, а я — ему; он ненадолго покинул меня, чтобыпасти отары свои среди тюльпанов… (2:7-16)

Наконец, только в третьей главе после очередной «арии» невесты и славословий в ее адрес подруг в тексте возникает имя царя Соломона, но из него вовсе не следует, что он и есть избранник героини поэмы. Фигура царя скорее выступает здесь как символ могущества, богатства,

красоты, страсти — словом, всего того, с чем связывается обычное человеческое счастье. Героиня не влюблена в Соломона, а отождествляет своего возлюбленного с ним:

Она вместе с подругами: — Вот ложе Шломо; вокруг него — шестьдесят отборных воинов Израиля. Все они владеют мечом, испытаны в битвах; меч — у бедра каждого; ночью охраняют они царя от опасности. Свадебный балдахин построил себе царь Шломо из кедров ливанских. Колонны его — из серебра, ковры в нем расшиты золотом, сиденья там покрыты пурпурной тканью; любовью дочерей Иерусалима к их повелителю напоен сам воздух в нем. Пойдите и поглядите, дочери Сиона, на царя Шломо в венце, которым мать увенчала его в день свадьбы — день, когда сердце его наполнилось радостью. (3:7-11)

Следующая, четвертая глава уже целиком строится на изысканных метафорах и сравнениях, достаточно характерных для народа, живущего скотоводством и земледелием. Эротическое напряжение в ней усиливается, слова и сравнения становятся все более откровенными. Суть этой главы состоит в том, что, несмотря на всю силу влечения, влюбленные пока, до брака, остаются запретны и недоступны друг для друга. Сама эта недоступность лишь еще больше усиливает их страсть:

Он — Ей: — Как прекрасна ты, подруга моя, как прекрасна! Подобна голубке ты! Волосы твои, скрепленные гребнем, струятся, как стадо коз, сбегающих с гор Гильада. Зубы твои белы, как белоснежная шерсть овец из отборной отары после купания; подобно овцам этим, зубы твои — один к одному, и ни малейшего нет в них изъяна… …Шея твоя подобна башне Давида — Лучшему творению зодчих. Подвески ожерелий на ней — словно множество висящих на башне щитов и колчанов героев. Груди твои — как две юные лани, лани-близнецы, пасущиеся среди тюльпанов… …Речи твои сладки, невеста, как сотовый мед; молоко и мед под языком твоим. И запах одежды твоей — как запах деревьев ливанских. Недоступна ты, сестричка моя, невеста, как райский сад, недоступна, как текущий под землей источник, как влага в запертом колодце. (4:1-12)

В пятой главе герой поэмы обращается поочередно то к невесте, то к друзьям, призывая их есть и пить на этом пиру допьяна, а невеста рассказывает подругам свои потаенные сны о любимом, один из которых исполнен подлинного драматизма:

…Помню, как душа моя рвалась к нему, когда он обращался ко мне, а теперь я искала его и не находила, звала его, а он не откликался. Повстречались мне стражники, обходившие город; избили меня, изранили, шаль сорвали с меня стражи стен городских. Заклинаю вас, дочери Иерусалима: если вы встретите возлюбленного моего, скажите ему, что я больна любовью. (5:6–8)

В этот момент звучат резонные вопросы «девичьего хора»: «Чем возлюбленный твой отличается от других, прекраснейшая из женщин? Чем возлюбленный твой отличается от других, что ты так заклинаешь нас?» (Песн. 5:9).

И героиня отвечает, полная уверенности в том, что ее избраннику нет подобного во всем мире: «Белолиц мой возлюбленный и румян; не найти подобного ему и среди десятков тысяч…» (Песн. 5:10).

Большую часть шестой главы составляет гимн героя поэмы в честь любимой, которая для него не сравнима ни с одной из самых прекрасных жен и наложниц царя: