Царетворец. Волчий пастырь. Книга четвертая
Шрифт:
Тварей на арены и закрытые полигоны Мессены выводили из подземных уровней тюрьмы другим путем, который – как я видел на поверхности, после взрыва Мест силы перестал существовать; ну, вернее он существовал, но в засыпанном каменными глыбами состоянии – утес, под которым находился Большой закрытый полигон, рухнул, засыпав ущелье полностью. Так что теперь туда добираться только либо с инженерной бригадой, либо со сборными командами индигетов повелителей стихии земли и воздуха. Этот же приватный путь был предназначен для посещения адской тюрьмы высокими чинами и желающими сохранить инкогнито посетителями.
И
И как оказалось дальше, удивляться я только начинал.
Камера с ярким белым Сиянием над дверью была первой по проходу, к ней я и подошел. Узник в камере, несмотря на свою не сильно подходящую для этого комплекцию, сидел на голых нарах в позе лотоса и с закрытыми глазами, погрузившись в медитацию.
– Оу, – не сдержался я от комментария.
Глаза заключенного открылись, и на меня с интересом узнавания посмотрел Гомер Ли, ментат цитадели Мессена. На вид, надо сказать, довольно исхудавший.
– О, Рейнар, мальчик мой. Ты здесь каким ветром? – поинтересовался Гомер у меня как будто между делом. Сохраняя завидное спокойствие и выдержку – все же в камере без еды и воды он провел никак не меньше нескольких дней точно.
– Мимо пролетал, – совсем не соврал я.
Ментат, судя по краткому и неуловимому изменению взгляда, контролировал ложь-правду в чужих словах по умолчанию. И сейчас Гомер почувствовал, что я действительно «пролетал». Уточнять подробностей он, правда, не стал.
– Испить у тебя есть чего?
Открепив фляжку от пояса, я через решетку бросил ее Гомеру. Одним движением свернув крышку, которая звякнула, повиснув на цепочке, ментат приложился к горлышку большим глотком. И тут же громко фыркнул, далеко выплевывая воды.
– Т-ты… – было видно, что Гомер едва сдерживается от крайне резких оценочных суждений. – Ты надо мной издеваешься?! Это вода!
Возмущение Гомера было настолько велико, что я даже сразу не нашелся что ответить. Филиппа вдруг шагнула вперед из-за моего плеча, и бросила через проем решетки ментату плоскую фляжку грамм на сто. Поймав ее, Гомер также одним движением свинтил крышку, и присосался к горлышку.
– Божественно, – выдохнул Гомер, полностью опустошив фляжку. – Я тебя не знаю, но я тебя уже люблю, красивая моя.
– Филиппа Мария Оржье, баронесса Бланшфор, – сделала книксен Фили.
– Спасибо, милая. Мальчик мой, а закусить у тебя есть чего?
– Закусить нет, – отрицательно покачав головой я попытался вспомнить, когда сам в последний раз нормально закусывал. Вспомнить не получилось. Впрочем, сейчас у меня стояла более важная задача.
Прежде чем задавать вопросы Гомеру о том, что здесь произошло, нужно
Если же расспрашивать Гомера с закрытой дверью… в общем, тяжелое решение. Ментат мои раздумья, кстати, прекрасно видел и чувствовал. И, глядя со сдерживаемой усмешкой, внимательно наблюдал.
Раздумывал я в принципе совсем недолго, и решение принял почти сразу, разблокировав замок. Гомер после этого сразу подниматься с койки не стал. Всем своим видом давая понять, что заходить в гости без еды и выпивки с моей стороны – откровенный моветон. И если бы не Филиппа, он может вообще не стал бы со мной даже разговаривать.
– Где бригада? – поинтересовался я, пошире распахивая решетку камеры.
– Убыли на Клавдии.
– А ты здесь как?
– Меня, как видишь, немного забыли.
– А в клетке каким ветром?
– Я, видишь ли, выступил против того, чтобы разрывать пространственную связь перстней и мечей Спарты красного взвода.
Ну да, если Гомер не лукавит сейчас, о чем-то таком я и подозревал. Другое дело, что слова Гомера мне никак не проверить – и все могло быть с точностью до наоборот. Впрочем, я хорошо помнил начал отбора в Корпус; помнил, как Гомер, когда залез мне в голову, прекрасно понял кто я такой. И еще я хорошо помнил его слова: «Это мой мальчик, берегите его», обращенные к инструкторам-офицерам. Так что ментату, несмотря на невозможность проверить его утверждения, я сейчас доверял. Надо же кому-то доверять в этой жизни?
Кивнув, я решил времени много не терять и пошел по другим камерам.
– Точно у тебя пожрать ничего нет? Эй, курсант Рейнар, я с тобой разговариваю! – проговорил мне Гомер уже в спину. – Ну никакого уважения к старшим, что за поколение!
– Он уже офицер, почтенный, – ответила за меня Гомеру Филиппа.
– Аха-ха! – то ли закряхтел, то ли засмеялся Гомер. – Ну какой же он офицер?! Полевой патент, и тот аннулировали по подозрению в дезертирстве, а вдогонку ордер на арест от военного прокуратора Рима! Офицер, фф, вместе могли бы здесь сидеть… девочка моя, а у тебя случайно второй такой фляжечки нет?
– Случайно есть.
– Божечки мои светлые и темные! Вашей маме зять не нужен, дорогая моя красота?
Филиппа и Гомер продолжали переговариваться за моей спиной. Сам я уже, миновав несколько пустых камер, остановился на пороге второй камеры занятой человеком, у подсвеченной синей рамкой двери.
– Оу, – вновь не сдержался я от комментария.
В камере, забившись в самый угол и обхватив колени руками, на полу сидела голубокожая девушка. Когда я встал в проеме двери, она посмотрела на меня исподлобья своими залитыми синевой глазами. Исхудавшая, грязная, забитая; но несломленная. Лицо осунувшееся, волосы спутанные. Но несмотря на это я вдруг взял, и ее сразу узнал.