Царёв город
Шрифт:
Из клубящегося тумана показался второй онар. Он был так же высок, как и Кугурак, но только худощав, поджар как олень, с длинными ногами и быстрым взглядом.
— Не узнаю Чоткар-онара, — с упреком произнес глава богатырей. — Ты опоздал...
— Я только что с Ветлуги, — перебил его Чоткар. — Ловил там рыбу...
— Не торопись. Ты посмотри сюда. Онар, которого мы ждали, появился. Ему я отдал силу, а ловкость ты отдай.
— Отдам!—воскликнул Чоткар. — Давно земля она-ров не рожала. Остались мы втроем... Ого! Он на глазах растет! — Чоткар проворно обежал
— Куда ты?!
— Побежал я... Жена ругаться будет. Когда я побежал за рыбой, жена поставила котел с водой на угли. Когда вода вскипит, я должен быть на месте, — и Чоткар показал кошель с рыбой.
— Так это ж двести верст туда-обратно?
— Не зря меня зовут Чоткаром. Когда я по лесу бегу, деревья расступаются, мелькая, сливается в сплошную стену зелень. Ах, там вода уже кипит, наверно... Бегу!
— А ловкость?
— Ах, да! — Чоткар подбежал к Кокше, положил на него ладони и торопливо проговорил:
— Бери, Кокша, мою земную -ловкость. А доброте научит тебя мать. Чеверыи, Кугурак! — Чоткар махнул рукой и исчез в тумане.
А солнце уже поднялось над горизонтом, прошило своими лучами лесные чащобы, развеяло туман, согревая воздух. Где-то вдали заиграли гусли, напев их все приближался, и скоро на берегу реки появился Арслан-онар.
— Приветствую тебя, Арслан!
— Салам, Кугурак. Зачем ты звал меня?
— Родился новый патыр. Я силу ему дал, а ловкостью* Чоткар с ним поделился. Ты мудростью его пожалуй. Ты научи бороться за свободу, а заодно вложи ты в его душу талант певца и музыканта.
Арслан тоже долго любовался мальчиком, молча стоял перед ним, склонив голову и улыбаясь. Потом он ударил по струнам, раздался звон, и Кокша проснулся.
— Тебе пора вставать на землю, патыр, — ласково произнес Арслан и, взяв Кокшу под мышки, поставил его на траву. — Расти быстрей на радость людям, я расскажу тебе о недругах народа...
— Уходит время, скоро рассветет, — перебил его Кугурак.— О недругах узнает и без нас. Ты мудрость ему дай.
— Будь мудр и справедлив, — Арслан положил обе ладони на голову мальчонке. — И вот прими подарок.
Кокша настолько вырос за это малое время, что сам принял в руки тяжелые гусли и удержал их. Он выглядел пятнадиатилетним парнем.
— Ты научи его бороться за свободу, — подсказал Ку гурак.
— Любить людей, любить родную землю его народ научит. Будь счастлив, патыр!—Арслан, приподняв паренька, поцеловал его.
* * *
Устал Кочай, устали малыши, некоторые уже спят, иные клюют носом. Пора по домам.
Молодежь уходит, пожилые остаются, чтобы поговорить о жизни, об охоте, о делах.
С полуночи разыгралась метель. Айвика идет домой, прикрывая лино рукавичкой. Острые снежинки секут щскп и лоб. За нею тащится неуклюжий Кори. Айвика, как всегда, ворчит:
— Не ходи за мной. Люди увидят, скажут: «Айвика
одна домой ходить боится». А кого мне бояться?
— В полночь злые керемети ходят, овда может зало* мать. Да мало ли...
Вот уже сквозь снежную пелену показалось кудо Ял-пая. Кори
— Там... медведь.
— Откуда медведь, глупая, — Кори обнял ее, похлопал по спине. — Медведь сейчас в берлоге спит. Не бойся, я посмотрю.
Вынув из-за пояса нож, парень скрылся в снежном мареве. Скоро он возвратился, сказал тихо:
— Это лошадь под седлом. Видно, у твоего отца гость.
А у карта Ялпая в кудо и верно гость. Далекий гость.
С реки Оно Морко. Лужавуй Ярандай. Не зря приехал в такую даль. Сидит на нарах, на шкуре, по-татарски — ноги калачом. Сперва разговор шел по пустякам: как доехал, как зима проходит, как здоровье.
— Какое там здоровье, — говорит Ялпай. — Мне скоро семьдесят. Дочка меня кормит, людей лечу мало-мало, а у самого поясницу ломит.
— Зачем Суслопар приехал? Ясак вы платите испрл : но...
— По те года у нас русский кузнец жил. Теперь пошли слухи, что он снова сюда пришел. Митька его ловить приехал.
— А он в самом деле пришел?
— Да не видно было. Может, врут люди.
— Не врут. Я тоже слышал, будто он и по моей земле прошел. Говорят, ватагу собирает. Хочет опять против русского царя воевать. Может, вы прячете его? Мне бы больно надо этого кузнеца видеть.
— Переманить к себе хочешь?
— Не то. Был у меня далекий гость. Такой далекий, что и сказать страшно.
— Из Казани?
— Ногаец из волжского устья. Место Астархан называется. Говорил, что пора на Москву всем черемисам подниматься. Этот кузнец с ватагой нам больно бы полезен был.
— Опять подниматься? В те годы нам бока царь наломал, до сих пор болят. Жить, Ярандай, надо мирно. Ясак не тяжелый берут с нас русские, терпеть можно. А если снова бунтовать начнем...
— Странно от карта такие слова слышать. Если бы Топкай это сказал, я бы не удивился. Он сам и отец его Чка с русскими все время якшался. Но ты-то, хранитель нашей веры, страж старых обычаев, зачем русские песни поешь? Хочешь, чтобы снова людям кресты на шею надели? Казань с нас ясак тоже брала, но на веру наших предков не посягала. Я к тебе с большой надеждой ехал.
— Людей наших теперь против русских не поднять. Сила не та.
— Что ты про силу знаешь? Тот нагаец говорил: придет в наши земли сто тысяч всадников.
Мужчины не заметили, что со стороны изи кудо вошла Айвика и весь конец разговора слышала.
— Неужели сто тысяч?!—сказала она. — Вот грабежа будет много.
— Кто это, Ялпай, в разговор мужчин влезает?
— Дочь моя, Айвика.
— Пусть в изи кудо посидит. Не ее ума дело.
— Тебе, пришелец, место у очага дали, ты и сиди. Д где мне быть, я сама знаю. Людей на войну поднимать не моего отца воля. Ты к старейшине Топкаю иди.