Царевич Ваня и Серый Волк
Шрифт:
– Не к добру волк воет. Ой, не к добру! Не иначе наш царь свое царство вскорости потеряет. А может и голову свою тоже. Слишком много в жизни он подличал. Настало время и ответ держать.
Да только в царском дворце об этом никто и не помышляет.
Лежит волк Удача поверженный, на противников своих смотрит. И от обиды горькой слезы по его морде льются. Казаки на него смотрят, серьезно, даже со страхом и уважением. Меж собой переговариваются:
– Ишь, плачет! Нежить проклятая.
А там и Ваня
Микола подбежал к царю, доложил:
– Все схвачены, твое величество. И мальчишка, и волк. Что делать с ними прикажешь?
– Волка в клетку, что во дворе стоит, после медведя пустая, посадить, – важно надув губы, сказал царь, – а мальчишку в темницу, да посадите его в одну клеть с Ванькой Каином. Ведь они друзья меж собой. Вот пусть и свидятся. А потом повесим обоих. Когда дознаемся, что царь Дубрав и в самом деле помер. А девчонку под замок посадить в светлицу, где окошки с решетками. Кстати… – царь оглянулся по сторонам, – а где же девчонка? Где царевна? Где дочка Ильи Муромского?
Стали везде искать слуги царские Василинку, и видят, что нет ее нигде. Как сквозь землю провалилась.
Царь в страшный гнев пришел, ногами топает, глазами зыркает, кулачками трясет, слюни пускает.
– Найдите мне ее! – кричит.
– Ищем! – кричат слуги. – Ищем, царь батюшка.
Выплюнул кляп изо рта царевич Ваня и засмеялся:
– Что, старый обманщик? Получил царскую дочку? Так-то тебе! Нечего было слово царское нарушать. Отомстит теперь тебе Илья Муромский. Камня на камне от твоего дома не оставит.
– Увести его!!! – закричал царь Владисвет бабьим голосом. Схватили казаки царевича Ваню и с силой поволокли его по дворцу. Спустились с крыльца и приволокли к дверям, что в подвалы царские вели. Открыли их и потащили царевича в темницу. Затем его кинули в самую дальнюю клеть, да еще и тумаков надавали.
– Будешь знать, как царя гневить!
И ушли. А за стенами темницы опять волчий вой послышался. Тоскливый и протяжный. Это Удачу тоже в клетку заперли. Да только челюстями мощными разгрыз он полено словно сухарь и снова завыл, своих братьев, на помощь призывая.
Былина четырнадцатая ДРУЗЬЯ В БЕДЕ НЕ ОСТАВЛЯЮТ
Остался один царевич Ваня. Смотрит по сторонам, а ничего не видит. Глаза после света белого к темноте тюремной непривычные. Слышит он только голоса тихие, сердитые, ничего хорошего не обещающие. Понял он, что оказался среди тех самых разбойников, которых сам в эту тюрьму привел. И разбойники его тоже узнали.
– Смотри-ка, Вань, – говорит один из них, – не иначе это наш победитель в гости пожаловал.
– Вроде он.
– Точно он! С твоим сыном Воробьем дрался этот отрок. Я его хорошо запомнил.
Тут глаза Ванины
Вылез вперед разбойник самый невысокий с отрубленным ухом, уставился на Ваню и ехидно спросил:
– Кто же это ты таков будешь? И почему в тюрьме оказался?
– А тебе какое дело? – огрызнулся Ваня. Нисколько разбойников он не боялся после всего, что произошло. Только горечь и боль терзали его душу и волнение. Неужели все пропало? Столько трудов прахом пошли из-за подлости царя Владисвета!
Тогда низенький вдруг приставил к его горлу нож, неизвестно, как у него в руке оказавшийся.
– А я вот тебе язык отрежу. Раз говорить не хочешь, значит, он тебе и не надобен.
– Раньше я тебе второе ухо оторву, – пообещал царевич Ваня.
Разбойники захохотали. Ответ мальчика им понравился. Даже Ванька Каин усмехнулся. Но потом стал серьезным, оттолкнул одноухого в сторону, сам перед царевичем встал.
– Узнаешь? – спросил он его грозным голосом.
– Отчего же не узнать? Узнаю.
– И я тебя узнаю, царевич. Где же твои друзья, дружинники? Отчего оставили тебя? В тюрьму бросить позволили. Почему?
Не хотелось Ване с разбойником разговаривать. Однако понял он, что если молчать будет, тогда его точно зарежут, и уже никакой возможности все поправить не будет.
– Против подлости сила бессильна бывает, – пробормотал он.
Ванька Каин кивнул понятливо:
– Значит, так тебя царь наш наградил за службу верную? Вместо яблок молодильных для царя Дубрава, цепями тебя одарил?
Видимо в тюрьме было все известно, что на воле делается.
Ваня кивнул и вдруг не выдержал и всхлипнул.
– Что испугался? – радостно завопил одноухий. – Неохота погибать? Плачешь?
– Цыц! – вдруг крикнул на него атаман. – Не видишь что ли, Ерема, что не от страха он плачет? От обиды. Самый великий богатырь плачет, когда предательством его одолевают, а не в честном бою. А он еще отрок младой, несмышленый, в байки про царскую милость верящий. Не знает, какие они цари то бывают.
Смотрит Ваня на разбойничьего атамана и удивляется. Вроде бы со злобой он должен на него смотреть великой, а ничего подобного. Спокойно смотрит на виновника своего заточения. Достойно даже. Словно и не разбойник вовсе, а воевода на заставе богатырской. А атаман продолжал басовитым голосом: