Царевич
Шрифт:
— ЧК?
— Чрезвычайную Комиссию, я же только что про неё говорил.
— Хм… Я не могу самостоятельно решать вопросы такого уровня. Мне надо посоветоваться.
— Феликс Эдмундович, Вы же член ЦК! Ну, какое Вам ещё нужно разрешение?
— Столь масштабный вопрос может быть решён лишь на пленуме.
— Чёрт. Ладно, собирайте свой пленум. Но пока он собирается, начните хотя бы подготовительные работы. Я Вас умоляю, время дорого.
— Без одобрения и даже без ведома ЦК? Нет.
— Тьфу. Феликс Эдмундович, а Вы не знакомы с нашим бывшим предсовмина, Борисом Владимировичем
— Как-то не доводилось встречаться.
— Не возражаете, если он присоединится к нашей столь занимательной беседе?
— Да ради бога.
— Замечательно. Сейчас я приглашу его. Да, и не хотите ли чаю? С баранками.
— Хочу…
* * *
— …Ффух… Лёха, рули ты дальше. Дай отдохнуть.
— Давай, шизофрения. Блин, я вспотел весь. Нужно рубашку менять.
— Лучше помойся сходи. Тогда уж и поменяем.
— Пожалуй. Какой человек, а?
— Да уж. "Гвозди б делать из этих людей: крепче б не было в мире гвоздей."
— Что это? Откуда?
— Не помню. Стих какой-то. Может, Маяковский?
— Я такого у тебя не находил.
— Забей. А Борис Владимирович-то, каков хитрован! Тебе до него расти и расти, Великий Комбинатор.
— Тебе тоже. Да он бы, наверное, и настоящего Остапа Ибрагимовича уболтал.
— Конечно. Без него у нас точно ничего бы не получилось. Так повернул, что Эдмундыч сам влез в эти бесконечные обсуждения комитетов. Вроде, и не соглашался тот, а спорить начал. И потом как-то и сам свыкся с мыслью, что он председатель Моссовета. А как ловко Борис Владимирович вертел морковкой под названием "всеобщее избирательное право"! Сначала кусочек показал, потом до половины её достал, а затем и всю вытащил. Мастер, что и говорить.
— Петь, вот ты вооружать их уговорил всех, а ты уверен в том, что Красная гвардия и нас тоже заодно к стенке не поставит?
— Ни в чём я не уверен, Лёш. Просто эта гвардия всё равно в марте появится. Так что, какая уж тут разница? А так они, может, вспомнят, кто им помогал организовываться и откуда у них оружие. Да и не завтра же они появятся. Эдмундычу, наверное, недели две понадобится, чтобы что-то вменяемое собрать. А там, глядишь, и Келлер вернётся из Питера. Если же у Дзержинского совсем башню сорвёт, помощи у Келлера попросим. Уж пару вменяемых полков-то он, надеюсь, найдёт или соберёт под Москвой. А в Кремле нас так просто не взять. Штурмовать Кремль без тяжёлого вооружения — дохлый номер.
— Да они просто гарнизон распропагандируют. Им ворота изнутри откроют.
— Это не так просто. Зря,
— Слышь, Петь, а его ведь Петром Алексеевичем звали.
— Ну и что?
— Как, что? Почти как мы с тобой. Символично.
— Глупости. Совпадение просто. Пошли уже мыться! Надоело в мокрой рубахе сидеть.
— Сейчас. А уши нам отец всё-таки оборвёт. И за Моссовет, и за красноармейцев, и за ЧК. А особенно за сейф. Он нам для чего пароль сказал? Чтобы если что, в самом-самом крайнем случае… Мы же не успели до Москвы добраться, как у нас уже этот "крайний случай" произошёл.
— А разве не так? По-хорошему, всё это ещё полгода назад нужно было делать.
— Но отец-то не знает об этом! Ох, уши, мои уши!
— Да ладно тебе, уши. Борис Владимирович за такое вообще в Сибирь запросто загреметь может.
— Ну и пусть. Лучше в Сибирь, чем то, что с ним у вас случилось. Ему же меньше года осталось. Хотя, конечно, если в тюрьму не посадят его, может и дольше протянуть.
— Надеюсь. Хороший он человек. И сейф открыть разрешил, и Эдмундыча уболтал. Даже указы сам писал.
— Петь, может, он из-за этого так легко и согласился, а? Может, он всю жизнь мечтал императорский указ написать?
— Чего он, мальчишка, что ли, столь глупые мечты иметь? Хотя… Чёрт его знает. А батька твой, Лёш, всё-таки совсем безбашенный. Такого я не ждал от него. Десять бланков с подписями! Вороти, что хочешь! И ведь отвечать за всё, что мы наворотим, будет он. Подпись-то там его.
— Наверное, он не ожидал, что это не Штюрмер будет уговаривать меня открыть сейф, а я его. Помнишь, сколько раз он повторял перед нашим отъездом, чтобы на уговоры не поддавался я? Чтобы ему звонил, если что. А пустые подписанные бланки — это когда уже всё, край. Оружие последнего шанса. Сколько там их осталось у нас? Шесть, вроде?
— Угу. Зря мы четвёртый испортили. Можно было тремя обойтись.
— Ничего не зря! Ты что, не заметил, что ли?
— Чего не заметил?
— А того. Вспомни, когда Дзержинский сказал всё же, что согласен собрать и возглавить Моссовет и ЧК?
— Эээ… Когда внимательно прочитал указ из второй папки.
— Вот! Именно этот указ и стал последним пёрышком, что сломало спину верблюда. А как он вычислил то, что мы ему не все бумаги отдали, а?