Царевна-лягушка для герпетолога
Шрифт:
— Да ты все неправильно понял, — лепетала я, бессвязно пытаясь объяснить про превращение Василисы в лягушку, шамана дона Оттавио и белесые руки, тянувшиеся из-за окна на уровне шестого этажа.
Надо было его все-таки как-то подготовить, но как заставить поверить того, кто даже, увидев рассыпавшийся прахом наряд семейских, счел это результатом неудачного химического эксперимента?
— Разве ты не богатырь, разве не клялся мне в любви, не обещал совершать в честь меня подвиги, сражаться с чудовищами? — в качестве последнего аргумента решила усовестить я его, делая слабые попытки отстраниться, все еще не выпуская из рук бокал
— Да хватит уже заливать и сказки рассказывать! — возмутился Никита. — А если бы я тебе звезду с неба пообещал, ты бы тоже ее потребовала?
Он собирался завалить меня на постель, но я успела вывернуться, выплеснув содержимое бокала ему в лицо. Хорошо, что бутылка вместе со столиком оказалась на другом конце комнаты, иначе одним холодным умыванием Никита у меня не отделался бы.
Впрочем, столик, преграждавший путь к выходу, еще сыграл свою роль. Я ухитрилась проскользнуть между столешницей и косяком, всем корпусом направив стеклянную конструкцию в ноги Никиты. Уж не знаю, что он там разбил и не пострадал ли его «слоник»: грохот и ругань у меня за спиной стояли изрядные. Я в спешке сдернула с вешалки рюкзак и, вылетев за дверь, словно сдавая кросс, помчалась по лестнице.
— Дура набитая! Да куда ты! Машка, постой! Я же хотел как лучше! Вернись, тебе говорю! И брату не поможешь, и сама пропадешь!
Я не обернулась.
Не помню, как и на чем я добралась до метро, когда удалила из друзей Никиту. Сказочный терем моей любви раскатывался по бревнышкам, превращаясь в сырой поруб без окон, в темную прогнившую баньку с пауками и мокрицами.
Уныло трясясь в вагоне с ранними дачниками, я прикидывала, что до экспресса у меня целых два часа, и я успею еще позавтракать и даже заскучать в зале ожидания. С Иваном и Левой мы-то договорились встретиться только в восемь. Однако, внимательнее глянув на электронный билет, который вчера мне скинул то ли Левушка, то ли брат, я увидела, что эти обманщики решили ехать не в восемь тридцать, а на самом раннем поезде, отходившем в Рязань в семь двенадцать. Если бы я условилась встретиться с Никитой не на шесть, а на семь или все-таки сумела бы найти аргументы, но проваландалась у него до семи в сборах, поезд бы все равно ушел, а на месте брат с другом ждать нас бы точно не стали.
Ну, погодите! Дайте только до вас добраться! Ровно в семь ноль-ноль я вылетела из вагона на Комсомольской и, огибая пассажиров с чемоданами и баулами, помчалась по бесконечному переходу в сторону Казанского вокзала. Хорошо, что этим маршрутом я ездила с самого детства достаточно регулярно и не боялась заплутать в путанице выходов и переходов. И все равно мой путь до вокзала напоминал полет воробья, залетевшего в метро погреться и пытающегося найти дорогу обратно на улицу. Не помню, как я прошла металлоискатель, когда и как вылетела на перрон. Поезд уже сигнализировал о закрытии дверей. Я сделала последний рывок и, не чуя под собой ног, влетела в тамбур, едва не оставив на улице многострадальный рюкзак.
— Ах вы волки серые! Вы что же это, сбежать от меня надумали! — к тому времени, когда я, соблюдя все формальности, добралась до своего вагона, я уже обрела способность говорить и дышать, хотя с растрепанными волосами напоминала опять какое-то Лихо Одноглазое.
— Говорил же я тебе, что дурацкая это затея, и что она успеет, — невозмутимо улыбнулся брату Левушка, закидывая на верхнюю полку вольготно разместившуюся на моем
— А что же ты без Никиты? — поддел в ответ меня Иван. — Опять твоему богатырю оказалось недосуг?
Хотя мне больше всего хотелось рухнуть на кресло и то ли расплакаться, то ли просто отдышаться, брат перешел границы дозволенного. Можно подумать, он совсем дурачок и ничего не понял.
— Никита больше никакой не мой, — заявила я решительно. — И, кажется, моим никогда и не был. А ты тоже хорош, — добавила я, не в силах сдерживаться. — Сколько я страху натерпелась, когда Василису с дудочкой обороняла, сколько потом за нее переживала, а ты спал, как чурбан. А нас, между прочим, вполне могли той ночью убить.
Лучший способ защиты — это нападение. Вот только, встретив беспомощный, растерянный взгляд Ивана, мне захотелось немедленно брата обнять, как в детстве, когда мы боялись грозы или долго ждали с работы родителей. Кажется, Лева ему так ничего и не рассказал, а теперь все, что Иван видел во сне, ему вдруг припомнилось, сделалось явным, и оттого притупленная сборами боль утраты резанула его с новой силой. А ведь, судя по глубоким теням под глазами, брат всю ночь не спал.
— Кто будет кофе? — примирительно спросил Левушка, доставая откуда-то ароматно пахнущие стаканчики и сэндвичи в фирменных обертках.
Когда Иван отошел, чтобы помыть руки, Лева внимательно оглядел мой растрепанный вид и нахмурился.
— Он тебя не обидел? — тихо спросил он, имея в виду Никиту.
Хотя он говорил спокойно, на его скулах играли желваки.
— Не успел, — хмуро ответила я, а потом тихо уткнулась в Левину грудь, не имея сил даже заплакать.
Потом вернулся Иван, я тоже сходила привести себя в порядок, и мы приступили к завтраку. Поезд, миновав МКАД, выезжал из Москвы.
Глава 8. Дедушка Овтай
Когда родителей спрашивали, зачем дачу так далеко от Москвы купили, папа только пожимал плечами:
— Зато от Рязани близко, — не уточняя, что имеет в виду не областной центр, а сожженное Батыем городище, в окрестностях которого и проходили его основные раскопки.
— Это же Есенинские места, — мечтательно улыбалась мама, прижимая к груди зачитанный до дыр томик стихов и уверяя всех, что изба в деревенской глуши — это именно то, о чем она еще с детства мечтала.
На самом деле мама, конечно, поначалу стремилась к чему-то более цивилизованному и комфортабельному, нежели окруженный старым яблоневым садом пятистенок в умирающей деревне. Но сначала на дом мечты не хватило денег, а потом мама не просто привыкла, но и сделалась заядлой огородницей и даже пеняла уроженке тех мест тете Вере на то, что та совсем запустила сад.
Мы же с Иваном ни о каких других пенатах слышать не желали. И даже случавшееся раз в пару лет яблочное безумие и бесконечные помидоры-огурцы, которые приходилось сначала поливать-укрывать, потом закручивать, воспринимали как своего рода плату за нехоженые лесные тропы, голоса непуганых птиц, прыжки в реку с обрыва вместе с деревенскими и прочие радости нашего беспечного детства. За песни и сказки моей фольклорной юности. И поскольку Мещеру мы считали нашей второй малой родиной, я искренне верила, что эта земля нас и сейчас всякой погани не выдаст. Тем более Левушка туманно намекал на какой-то ход, и я даже почти догадывалась, где он находился.