Царевна, спецназ и царский указ
Шрифт:
Кое-как совладав с трясущимися руками, она плеснула себе кваса в первую попавшуюся кружку и быстро, жадно выпила до дна, проливая на себя и на стол. После облегченно выдохнула и не села — упала на лавку, схватила ломоть хлеба и принялась уписывать его, рассыпая вокруг крошки и снова прихлебывая квас. Хлеб был слегка пригорелым у корки, но сейчас это было совершенно неважно. Оказывается, длительные ночные прогулки пробуждают просто зверский аппетит!
Уже чуть осоловелыми глазами Алька наконец огляделась вокруг. Передняя была просторная, светлая, с
Впрочем, обстановка все еще занимала Алевтину куда меньше, чем еда на столе. Царевна как раз примерилась к котлу — наверняка в нем найдется что-нибудь повкуснее горелой хлебной корки! — когда, как гром среди ясного неба, послышался скрип двери. В сенях затопотали, загомонили — сплошь мужскими голосами почему-то.
И… уж не оружие ли это звякает?
…А пустых тарелок на столе — ровно семь.
И только теперь вдруг пришла в Алькину голову нежданная мысль — а добрые ли люди здесь живут-то? И отчего это живут они в глухой лесной чащобе?..
Сердце ухнуло разом куда-то в пятки. Бросив на тарелку недогрызенную хлебную корку, царевна заметалась по комнате. На секунду даже плюхнулась на кровать под лестницей — мелькнуло детское желание спрятаться под одеялом — но тут же вскочила и юркнула в закут за печью. Авось здесь не сразу увидят — а она пока поймет, кто тут живет и не пора ли снова ножик из сапога вынимать.
Что она будет делать с ножиком, если хозяева и впрямь окажутся лихими разбойниками, Алька не особенно представляла, но мысль о его наличии чуточку грела. Все же она не какая-нибудь там беспомощная девица. Она — вооруженная царевна!
С рассветом черная карета с зарешеченными окнами миновала высокие кованые ворота с витыми прутьями и проехала по аллее мимо фонтана к самому большому зданию среди множества похожих. По раннему часу людей кругом почти не было, хотя нет-нет да мелькали мимо юноши и девушки в одинаковых черных одеждах и с одинаково же замученными изможденными лицами, не обращавшие на карету ровным счетом никакого внимания.
Зато уж у главного здания, ничуть не походившего на высокие терема Тридевятого — белокаменного, с колоннами! — карету ждали: целая делегация немолодых людей с самыми суровыми лицами выстроилась на ступеньках. Пока возница обходил карету, отпирал и распахивал дверцу, самый пожилой и седовласый из них успел поспешно, но с достоинством спуститься и даже начать торжественную речь:
— Добро пожаловать, ваше царское высочество…
Возница тем временем, выждав пару секунд, заглянул в карету и едва не столкнулся лбами с заспанной пожилой служанкой, недоуменно хлопавшей глазами. Одинаково дикими взглядами они посмотрели: он — в карету, а она — наружу, и оторопело отпрянули в разные стороны.
— …На факультет управления государством… — старичок в мантии, наконец заподозрив, что что-то пошло не так, замолчал, заглянул в карету
— Я не понял, — негромко обратился он после паузы уже к вознице, недоуменно и беспомощно приподняв редкие седые брови, — а где абитуриентка?
Глава вторая, в которой царевна оказывается не в своей тарелке (и не только тарелке)
Хозяева вошли в переднюю гурьбой. Из своего угла затаившаяся, боящаяся дышать Алька не могла их видеть — но озадаченные голоса было слышно прекрасно.
— Эй, а кто это пил из моей кружки? — голос был густой, низкий.
— И ел из моей тарелки… — еще один голос, вполне себе приятный даже. Может, все-таки не разбойники? Наверняка у разбойников должны быть мерзкие голоса.
— И на лавке сидел, кажется — вон, отодвинута!
«Нет, ну что за жадность такая! — мысленно начала уже вскипать Алька. — Что им, лавки жалко? Не сломала же я ее! Или корки хлеба?»
— И на моей постели, кажется, спал! — этот голос, самый изумленный, был и самым молодым. Тут же послышался звук мягкого удара, будто кому-то дали подзатыльник — не серьезный, а так, для острастки. Мужчины расхохотались.
— Так-то ты хозяйничаешь, что вор у тебя на постели даже выспаться успевает! — под еще один взрыв хохота добродушно произнес самый первый голос.
— Да я на минутку только…
Договорить оправдывающийся не успел, потому что тут уж царевна стерпеть не могла. Так ее еще никто не оскорблял! Да еще кто! От негодования она забыла даже про ножик — так и выскочила из своего закута, отчаянно краснея и сжав кулаки.
— Я вам никакая не воровка! Сами-то! В лесу живете, знать, разбойничаете, людей добрых грабите, а царевне своей горелой корки пожалели!
Вдохнув, чтобы продолжить кричать, Алька наконец моргнула и рассмотрела хозяев. И рот почему-то сразу закрыла. И сглотнула. Хозяева стояли перед ней гурьбой — все семеро. Все, как на подбор, высокие, плечистые — чисто шкапы платяные. Одеты все одинаково — в просторные рубахи и штаны, на ногах не лапти — сапоги.
…Помнится, ей когда для нарядов отдельную горенку отвели, плотник заместо сундуков несколько новомодных шкапов смастерил, высоких таких, широких, и с одинаковой резьбой по дверцам. А посол из Тридесятого словечко еще подсказал: гар-ни-тур…
Гарнитур смотрел на нее изумленно и весело. То есть — тьфу! — разбойники смотрели.
— Царееееевна, значит? — с добродушной насмешкой переспросил самый старший из разбойников — чуть ниже прочих ростом, коренастый, ширококостный и крепко сбитый, с короткой, слегка седеющей уже бородой.
— Алевтина Игнатьевна вообще-то! — Алька подбоченилась. — Единственная законная правительница и будущая царица Тридевятого!
— Ну раз раз цареееевна!..
Разбойники дружно расхохотались. И Алька вдруг с ужасом осознала, что ей просто не верят. И еще — что она не имеет никакого представления, как ей доказывать, что она — это она.