Царевна Волхова
Шрифт:
– Это икона Югской Божьей матери, - негромко сказал Василий, удивляясь волнению девочки.
– Чудотворная. Из Югской пустыни она, из монастыря, который находился совсем неподалеку от нашего острова, на том берегу, где одинокий дуб. Теперь он затоплен. Тогда и острова-то не было. Наша земля...
– он запнулся.
– Вы же знаете, что когда создавали Рыбинское море - кругом все было затоплено: села, деревни, город Молога, много-много церквей... И монастырь. Пустынь Югская. В нем находились две чудотворные иконы Божьей матери. Она сама явилась старцу, основателю этого монастыря, и велела заложить на этом месте обитель. А когда исчезла, он увидел икону в ветвях на дереве. С молитвою снял её, пришел сюда с этой иконой и исполнил волю Царицы Небесной. Во-о-от. И потом явилась другая. А когда монастырь затопили...
– Василий отвернулся и в сердцах махнул рукой.
– В общем, все погибло. Кое-что, конечно, монахи спасли, в том числе и
– он опять осекся и крякнул.
– Э, чего говорить! Много зла в этих краях понаделали. Советская власть, мать ее! Но я верю, - его голос окреп, - верю, что вернется жизнь в эти края! И икону ту чудотворную мы с Божьей помощью обретем.
– Дядя Василий, - несмело подала голос Эля, - а где сейчас та икона... вторая. Ну, которую все-таки спасли. Это она, да?
– она указала на бумажную маленькую иконочку, укрепленную под крестом.
– Да, она. То есть, конечно не сама она, а её изображение. А настоящая чудотворная - в храме Успения Божьей Матери, где служит отец Василий. Много он сил положил, чтоб ту первую найти, но пока ничего у нас не получается.
– Вы сказали: "у нас"?
– переспросила Эля. Сенечка с интересом разглядывал Василия, ковыряя в носу.
– Ну... я, как мог ему помогал, - с неохотой ответил тот.
– Я в церковном хоре пою. Прислуживаю иногда, когда отец Василий на то благословляет. Ну, да это к делу не относится! Давайте-ка лучше к столу. Обед стынет!
– Пап...
– вдруг остановил отца Вовка, ткнувшись ему лбом в плечо. Ты им картины свои покажи.
– Ну, чего лезешь поперед батьки!
– загремел Василий, но, перехватив изумленный взгляд Эли, хмыкнул и согласился.
– Чего с вами делать! Пошли...
Он провел их по чугунной витой и как будто ажурной лесенке на второй этаж. Тот был поделен на две половины. В одной по словам Василия была его столярная мастерская, в ней он пилил, колотил и строгал, изготавливая на продажу резные рамы, двери, столы и стулья - тем они с Вовкой и жили. А в другой помещалась мастерская художника. В косом скате крыши было вделано стеклянное окно, глядящее в небо! И все помещение было залито светом, солнце плескалось в нем, будто рыба в воде, и этот свет обладал столь могучей живительной силой, что казалось, сама радость поселилась под этой крышей, поселилась однажды, чтобы остаться здесь навсегда.
По стенам висели картины, много картин. И сюжеты их были самые разные: Волга со сновавшими по ней катерками, деревенька под унылым дождем, портреты тех, с кем Эля была уж знакома - тут была баба Шура, Михалыч, хмуро глядящий вполоборота, баба Галя, сидящая на крыльце, подперев щеку ладошкой... Но были и другие сюжеты: длиннокудрые девы, смеясь, скользившие под водой и прозрачные как вода, белокаменный город, просвечивающий из глубины, одинокая колокольня, вознесенная над волнами... Эля, как зачарованная, переходила от одной картины к другой. Она поняла, что Михалыч вовсе не хмурится, просто устал, одинок... А чудесные легкие девы - духи воды, - Эля сразу догадалась об этом, - они показались ей давними знакомыми... И вдруг, перейдя к противоположной стене, она охнула! На картине, написанной акварелью, был изображен бородатый мужчина, он тонул, а прекрасная дева в головном уборе из сияющих перламутром раковин, выныривала из глубины и протягивала к нему руки, чтобы вытолкнуть из воды наверх... к жизни.
– Это Царевна Волхова, - очень тихо объяснил Василий, заметив её взволнованную реакцию.
– Помнишь легенду о Садко - о купце, который попал на дно морское и в него влюбилась дочь морского царя? Есть баллада такая и опера про это написана... на музыку Римского-Корсакова... Не помнишь?
Эля отрицательно покачала головой.
– В этой опере заглавную партию Волховы пела жена великого художника Врубеля Забела. А он написал две картины: "Царевна Волхова" и "Прощание Волховы с морским царем". Это очень грустный сюжет, ведь ей пришлось ради любви оставить родную стихию... Все равно, что нам землю оставить, а по-просту... умереть.
– Врубель?
– встрепенулась Эля.
– Ой, это мой любимый художник! И картины эти я помню, конечно...
– она страшно разволновалась, а щеки покрылись пунцовыми пятнами.
– Но дело в том, что...
– она вдруг осеклась и потупилась.
– В чем?
– с заботой заглядывая ей в глаза, спросил Василий.
– Да так... ни в чем. Просто я подумала, что морская царевна - она же дух, она не может умереть! Потому что все духи уже когда-то умерли...
– Ах, вот ты о чем...
– Василий задумался.
– Не знаю, об этом я, честно скажу, не задумывался. Но для меня, - волнуясь, он заходил по комнате широкими шагами, - для меня это легенда о жертве во имя любви. Когда кем-то из нас движет сердце. Только сердце! Не разум и не эмоции...
– Нет, дядя Василий, очень понятно, - преграждая ему дорогу к двери, тихо сказала Эля.
– Это ведь... это самое главное. А если главного не понять, тогда как жить?
Он вдруг порывисто обнял её и Сенечку, сгреб в охапку обоих и поднял легко, как пушинок. Не глядел на них, отвернулся, потому что на глаза навернулись слезы. Так стояли они, эта странная троица: один - как Атлант, подпирающий небеса, и двое в его руках - как невесомые души, готовые подняться на небо... Потом, успокоившись, он осторожно опустил их на пол, поцеловал в макушки, присел на корточки.
– Есть ещё одна картина... я её ещё не закончил. Показать?
Эля молча кивнула. Тогда он прошел в угол мастерской, где был установлен мольберт, и откинул ткань, которая покрывала установленную на мольберте картину. На ней был изображен невысокий холмик на опушке леса, а над ним... легкий дымчатый силуэт. Силуэт человека.
– Что это?
– отшатнувшись, воскликнула Эля.
– А вот об этом я вам сейчас расскажу. За обедом. Это одна из местных легенд. И речь в ней идет о человеке, который прежде жил в вашем доме. Ты ведь хотела об этом узнать, Еленочка, да?
Она вся дрожала - она уже о многом догадывалась. Призрак в доме охраняющий, добрый... Призыв бабушки отыскать могилу деда... И этот холмик на опушке. И он - да-да, он - человек, которого она выталкивала из воды... в своем сне. Ведь это он поднимался над холмиком на картине Василия. Мама, милая мама, ведь все это связано с ней! И ещё этот волк с головой человека... Что же ждет их впереди?! Скорее бы он рассказал ей, скорей!
Они спустились вниз, сели за щедро накрытый стол. Эля почти не чувствовала вкуса еды - ни копченый лещ, ни судак, запеченный на углях, ни соленые грибочки с картошечкой - ничто, ничто не занимало ее... Она вся обратилась в слух. А Василий, усадив к себе Сенечку на колени и потчуя его с ложечки, вел свой рассказ.
– В доме вашем прекрасная семья жила. Хорошие, щедрые люди. Всем они помогали, для каждого находилось у них доброе слово, улыбка... Последним куском делились, а времена были трудные - дело было сразу после войны. Страшное это было время - сталинское, тогда людей за людей не считали. Не человек важен был - идея. Светлое будущее! И ради этой идеи доносили, сажали, расстреливали - сотни и сотни тысяч неповинных полегли. Мертвая была жизнь. Нужна плотина стране, значит выроем море, затопим город, места, где люди веками свои гнезда вили! Молога - древний город был. Красивый... Да. Как раз тогда наш остров стал островом - прошел последний этап затопления, и воды Рыбинского холодного моря сомкнулись над Мологой, над деревнями и селами, над крышами домов, в которых выросло не одно поколение семей... Ну вот. А как звали тех, кто жил в вашем доме, не помню. И люди о том позабыли. А может, побоялись запомнить. Потому что уж очень странная случилась с этой семьей история. Словно нечистой силой смело их с лица земли! Потому и люди о них говорить боятся - а вдруг этими разговорами, самой памятью они темные силы на свою голову призовут. Народ-то у нас суеверный. Уж так! Его-то, хозяина, кажется, звали Петром, а Петр означает камень. И правда, мужик был крепкий, как камень. Он рыбачил, на лодке сети раскидывал. У нас говорят не сети, а сетки. Да. Сначала на Волгу, потом и на море один ходил. Напарников не признавал. Народ у нас, сами знаете, пьющий, а он этого не любил. Вина в рот не брал. У нас ведь самогонку вином зовут. Эх, что-то меня все на сторону от рассказа утягивает: то про одно, то про другое... Так вот. Крепко он и жена его в Бога верили. И он, будем звать его Петром, когда затопление это страшное произошло, дело затеял: нырял на глубину и проникал под водой в те дома, которые люди в последний момент побросали со всем, что в них было, и иконы спасал. Из воды доставал. Он поперек мертвой жизни шел, живой жизни хотел! И отстаивал свое право на веру и на любовь. Это была его битва. А спасенные иконочки тайком реставрировали и прятали. Очень ведь государство в те времена против веры и церкви шло. Священников как косой косили. Многие, чтоб спастись, шли на то, чтоб доносить на своих прихожан: тайну исповеди предавали. А те, кто на это не шел... ну, понятно - в Сибирь или под расстрел! Но речь не о том, вернее, как бы это сказать... все ведь в мире-то связано, ничего по отдельности не стоит! Так вот, реставратор в те времена в здешнем храме уж больно хороший был. Вот его имя я помню - Сергей Пыхтунов. А потому так крепко имя запомнил, что прожил он долго, и сам мне эту историю рассказал. А реставратор был - не другим чета! И денег не брал. За веру, за совесть работал. Вот так, значит. Ну вот, опять сбился!