Царьград. Трилогия
Шрифт:
– Без лишних ушей бы, – кивнув на палача и парней, хитро осклабился протокуратор.
– Выйдите! – тут же распорядился Офоний. – Да, допрежь проверьте, надежно ль сей тать связан?!
– Надежно! – кто-то из парней пощупал стягивавшие руки веревки. – Не думай, Офоний Карасич ужо, не сбежит.
– Да и не думаю я бежать! Я пирогов хочу!
– От заладил! – рассмеялся дьяк. – Извиняй, не напек я еще тебе пирогов-то. Ну? Давай говори!
Пленник льстиво улыбнулся:
– Я б и рад. Да осмелюсь спросить – об чем? Что
– А все! – Офоний хитро улыбнулся. – Все, мил человече. Кто послал, зачем, почему, к кому… Впрочем – к кому – мы уже знаем.
– А, вот вы про что… – задумчиво протянул Алексей. – Что ж, отпираться не буду – послан!
– Я так и знал! – весело подмигнул дьяк. – Ишь, как хорошо у нас беседа-то началась. Так бы и дальше. Значит, послал тебя… кто?
– Подьячим Федулом назвался, – на ходу придумывал пленник. – Высокий такой, коренастый, сутулый…
– Высокий… коренастый… – старательно записывал дьяк. – Погоди! Так высокий или коренастый?
– Высокий… И широкоплечий – во! Плечищи, что у церкви притворы. Сказал мне, что подьячий, но я ж не такой дурак, вижу – никакой он не подьячий, боярин или, уж, по крайней мере, из детей боярских – точно.
– Боярин, говоришь? Так-так… А родинки у него вот тут, у носа, ты не приметил? – Офоний показал пальцем – где.
– Родинки? А ведь была! Была родинка-то!
– Я так и думал! – Офоний хлопнул в ладоши…
И тут же в избу ворвались парняги с саблями наголо.
– Звал, господине?
– Тьфу на вас! – вызверился дьяк. – Чего приперлись?
– Так в ладоши ж…
– Это я не вам. Прочь пошли! Ну? Что стоите?
– Осподине дьяк, там это… Мурза татарский Есигей, весь полон себе забрал – уводит.
– Ну и пущай уводит, мы не для-ради полона здесь.
– Так он еще и это, – кольчужник захлопал глазами. – Серебра требует. Говорит, обещали, так дайте, иначе Василью-князю пожалуюсь, мол.
– Пущай жалуется. – Офоний раздраженно хмыкнул. – Впрочем, ладно. Скажи, путь обождет чуть. Расплачусь!
Парни, поклонившись, вышли, и дьяк продолжил допрос:
– И что тебе велел тот боярин? Погоди-погоди. – Офоний наморщил нос и сам же продолжил: – Наверное, подбивать народишко на бунт, речи крамольные говорить, так?
– Подбивать народишко на бунт, так, – охотно согласился протокуратор. – И речи говорить крамольные… Ой, такие крамольные, такие… аж скулы сводит!
– Ясно! – записав очередную порцию показаний, дьяк потер руки. – Значит, боярин тот князя великого, осподаря Василия поносить велел?
– Его, Василия, велел. Поносить!
– Ай, славно! – довольно прищурился Офоний. – Все, как я и предполагал, выходит. А ты, я сморю, не дурак, паря, – выгоду свою понимаешь. Скажи-ка теперь, кто за боярином этим стоит? А?
– Князь стоит, а кто же? – Молодой человек хохотнул. – Кому как не князю за боярином-то стояти?
– Вот! Вот! – радовался дьяк. –
– Так! – выпучил глаза пленник. – Он! Он, подлюка!
– Ну это ясно. – Офоний пожал плечами. – В том, что Иван Можайский зло замыслил, ничего удивительного нет – он завсегда Шемяку поддерживал. А вот не стоит ли за ним еще кто-нибудь? Ничего боярин тот не говорил? А ведь должен бы, должен – иначе как доказать свою силу? А?
– Да говорил, – досадливо скривился молодой человек. – Только я малость запамятовал. Мм… Подожди, подожди, сейчас вспомню…
Как бывший студент-историк, Алексей в числе прочего когда-то назубок учил и русский феодализм… который теперь напряженно вспоминал. Эх, время бы… Знать бы! Все бы вспомнил, все, что надо – выложил. А так…
Итак… Быстренько, эпизоды феодальной войны… Нет! Война-то уже кончилась. Василий Темный победил, его соперник, Дмитрий Шемяка, отравлен… кстати, как раз недавно. И что теперь будет делать победитель? А расправится со своими ближайшими родственниками и друзьями! Поступок вполне логичный и в русле московско-татарской традиции. Кто там был против Шемяки-то? Ага, кажется, еще один Василий, серпуховский князь. Который скоро будет Василием Темным схвачен и заточен в Углич!
– Вспомнил! Вспомнил! Василий Серпуховский – вот кем еще боярин тот хвастал!
– Василий? – дьяк, как показалось пленнику, несколько разочарованно, почмокал губами и прищурился. – А про сына его, Ивана, ничего сказано не было?
– Почему не было? Было!
– Так что ж ты, паря, молчишь?! – вскочив на ноги, Офоний в возбуждении забегал по горнице. – Сколь всего сказал, а главное-то, главное-то чуть не запамятовал!
– Эй, дьяче! – зыркнул глазами допрашиваемый. – Что ж ты про местные дела не спрашиваешь?
– Еще спрошу! – Офоний и не скрывал собственной радости – шутка ли, только что практически в одиночку раскрыл такое политически важное дело! Заговор! Целый заговор!
– Ты б послал людишек к ручью, за поскотиной.
Дьяк остановился:
– А что?
– Оружье там припрятано. Мечи, копья, кольчужки. Староста-то убег – не успели бы вывезти.
– Это верно!
Офоний выбежал на крыльцо, закричал, потом, довольный, вернулся обратно в горницу…
И притаившийся у двери Алексей со всего размаха ударил его головой в нос!
Хрясь!
Хороший вышел удар!
Дьяк только хрюкнул и рухнул под стол, словно сжатый сноп. Не теряя времени даром, пленник повернулся спиной к печке и сунул связанные руки в угли.
Пришлось потерпеть… Но недолго – обретя наконец долгожданную свободу, Алексей выхватил из-за пояса лежавшего в беспамятстве дьяка кинжал и осторожно выглянул на крыльцо.
А никого там и не было! Точно не было! Вот дурни. Что же, они побежали к ручью все? И даже палач Емеля?
Покачав головой, беглец вышел со двора и быстро бросился к лесу…