Царьград. Трилогия
Шрифт:
– Ага, на вырубке, значит. – Епифан кивнул и дал знак своим, чтоб готовились.
Шепотом – из уст в уста – пронеслась, прошелестела команда. Бойцы крепче сжали рогатины.
И наступила такая звенящая тишина, какая бывает всегда – на миг – перед жарким боем. Когда нервы напряжены до предела, когда кажется – только чихни – и сразу же все начнется…
Над самым ухом надоедливо зудел комар. Впереди, в ельнике, фыркнула лошадь. Ага, значит, все правильно! Значит, здесь они! Что же, интересно, часовых-то не…
Лешка резко выхватил саблю и повернулся,
– Смотри, не махни только, – усмехнулись из полутьмы. – Не ровен час – и башку срубишь.
– Фу ты, черт, Ванька! – опуская саблю, прошептал юноша. – Нагнал-таки!
– Нагнал. – Отрок тяжело дышал. – Ну и быстро же вы шли – еле угнался. Чего ждем-то?
Юноша кивнул на вырубку:
– Приказа… Сейчас, наши с боков обойдут… Ага!
Слева и справа от заросшей молоденьким ельником вырубки одновременно прокуковали кукушки. Условный знак.
– Ну, братие… – негромко сказал староста. – Пора! Вперед, парни!
Они вынырнули из предутреннего тумана, как призраки – бесшумно и неудержимо. Обогнув устроенный – наверняка, специально – завал, ворвались в ельник… Ага, вот они, лошади и повозки! И кострище, и брошенные в траву котелки…
– Слева! – вдруг закричал кто-то. – Вон они, тати! Из луков бы, Епифане…
– Сам вижу…
Староста тут же отдал приказ. Лучники наложили на тетивы стрелы…
А враги уже приближались, уже становились все четче размытые туманом тени.
Сжав рукоять сабли, Лешка почувствовал знакомый зуд, зуд предвкушенья схватки, радостно-щемящий зуд воина… Последний раз он испытал его тогда, в сквере, у деревенского клуба…
– Приготовились! – староста махнул рукой. – Лучники…
Вражины вдруг ни с того ни с сего остановились… От них отделилась чья-то бородатая фигура, подошла ближе…
– Не стрелять, – обернулся староста. – Может, надумали сдаться…
Бородач подошел, наконец, ближе. Остановился:
– Епифане. Ты, что ли?
Староста удивленно поднял глаза:
– Семен?
– А мы вас за лиходеев приняли! – нервно хохотнул артельщик.
Епифан расслабленно выдохнул:
– А мы – вас!
– Чуть ведь друг с дружкою не схватились, Господи…
– Однако ж, а где же тати?
– А пойдем, поглядим.
Два воза… Пара стреноженных лошадей… И хныкающий мальчонка лет семи под телегой. И никаких татей!
– Дите, ты чего плачешь-то?
– Уе-е-еха-ахали все-е-е… Меня с собой не взяли-и-и-и…
– Уехали? Когда?
– Ночью еще… у-у-у… – Малыш растер по щекам слезы. – Обещали с собой взять, а сами бросили-и-и… А вдруг бы волки-и-и-и…
– Не реви, паря! Ты чей?
– Из Кулевки… Матрены-оброчницы сын. Три дня уж тут, в полоне…
– Ого, знатный полоняник! Поди, большой выкуп за тебя ждали! – Ополченцы весело загоготали.
Солнышко уже встало, сверкало, ярко так, весело, и оттого в душах людей вдруг стало теплее, радостнее. От солнышка, от чистого прозрачно-голубого
– Гляньте-ка сюда, братцы!
Сдернув рогожку с первого попавшегося воза, словно ужаленный змеей, вскричал вдруг какой-то артельщик. Остальные вмиг подбежали ближе… И ахнули!
Было – отчего!
Вся телега была заполнена награбленным добром – неразмотанными штуками добротного немецкого сукна, аксамитовыми шапками, зипунами, кафтанами, какими-то узорчатыми золотыми тарелками, поверх всего лежала крытая желтой блестящей парчой соболья шуба, а на ней – с распахнутой крышкой ларец, доверху наполненный густо-молочным жемчугом и разноцветными драгоценными камнями – смарагдами, рубинами, лалами…
Упавший на драгоценности солнечный луч отразился в глазах ополченцев волшебным сиянием невзначай свалившегося на голову богатства. Лешка усмехнулся – уж, конечно, ни о каком преследовании врагов сейчас не могло идти и речи! А они не дураки, эти лесные тати…
– Мужик какой-то вечером прискакал, страшной, – вдруг произнес мальчик. – Вот тати-то и засобирались… Меж собой говорили – в Елец собралися… Неча, грят, тут больше шататься – больно опасно стало.
– Вот, значит, как… в Елец… – не отрывая взгляда от разбойничьего добра, тихо повторил Епифан.
– Мужика одного среди полоняников не было? – покусав губы, негромко спросил мальца Иван. – Ерофеем звали… Светленький такой, вроде меня…
– Ерофей? – Мальчишка неожиданно улыбнулся. – Вроде бы, был такой… С собой его увели, а меня вот бросили, забыли…
– Твое счастье, что забыли…
– Значит, жив тятенька…
Разбойничью добычу поделили по-честному – меж всеми участниками ночного похода. Кому достались драгоценности, кому – сукно, а кому – и конь с телегой – тоже богатство немалое. Богатую соболью шубу, подумав, решили презентовать местному боярину или князю – Лешка не очень-то интересовался – кому. Юноше досталась нарядная, в драгоценных ножнах, сабля – тяжелая, боевая! – и изрядное количество жемчуга. Сабле Лешка обрадовался со всем пылом молодого, но уже бывалого воина, а вот жемчуг… жемчуг он знал – куда деть. Вернее – кому…
Оглянулся на видневшееся за елками болото… Нет, не при всех же… На обратном пути чуть подотстать… Да, еще бы отделаться и от Ваньки…
Отделался…
Как пошли назад, поотстал, потом схватился за живот:
– Ты иди, Ваня… Я догоню…
– Давай… – Отрок участливо покачал головой. – Ишь, как тебя пробрало-то!
Дождавшись, когда груженный добычей отряд скроется за деревьями, Лешка рысью метнулся к болоту. Не снимая сапог, юноша бросился в трясину… Едва не засосало, но ничего, Бог миловал, выбрался… Вот и пень… Черт! Точно такой же, как… как и там! Уж не спутаешь… И как такое может быть? Кажется, что ли…