Царьградская пленница
Шрифт:
Наконец, собравшись с духом, Андрокл растворил дверь. И в этот момент сильный стук потряс ворота. Калитка приоткрылась. Каллистрат разговаривал с какими-то поздними посетителями. Потом во двор вошла целая компания: купец Ефрем, за ним Зоря и Светлана, Неждан, бродник Угар, Ондрей Малыга.
Они отошли от Андроклова подворья версты на две, как вдруг Ефрем внезапно остановился.
– Нет, не могу! – отчаянно вскрикнул он. – Не могу…
– Чего не можешь? – спросил Угар.
– Не могу оставить здесь Ольгу! Чую, богородица накажет меня за нарушение обета. Пойдем назад. Буду торговаться с этим живодером: может, возьмет хоть не целую
Зоря и Светлана, онемев от радости, следовали за Ефремом. И вот они снова на Псамафийской улице, у дома Андрокла, стучат, входят во двор. Их встречает Ольга.
Андрокл едва успел спрятать нож, когда русские подошли к нему.
Их поразил странный вид ювелира: казалось, он был чем-то сильно напуган.
– Что с тобой, почтенный Андрокл? – спросил новгородец.
– Зачем ты вернулся? – крикнул грек. – Чего еще вы от меня хотите?
Голос его звучал хрипло и растерянно.
– Видишь ли, Андрокл, мы покидаем Византию завтра ранним утром. И я хотел поговорить с тобой о выкупе Ольги в последний раз.
Ондрей Малыга перевел слова Ефрема. И вдруг внезапное чувство освобождения от невыносимого страха охватило ювелира.
Русские уезжают на рассвете! Значит, можно обойтись без этого опасного убийства, причины которого может раскопать проницательный Левкипп.
«Отдать, отдать ее, – лихорадочно думал Андрокл, – и отдать не за ту сумасшедшую цену, которую я заломил из жадности… Разве время думать о сотне номисм, когда дело идет о десятках тысяч, более того, о жизни… Ольга покинет Царьград через несколько часов, и тогда хитрый сыщик останется в дураках…»
Эта мысль так ободрила ювелира, что он любезно обратился к новгородцу:
– Чтобы русские люди не увезли из благословенного Царьграда воспоминание о жадности и неуступчивости ромеев, я меняю свое решение. Ефрем, я уступаю тебе Ольгу по законной цене – за десять номисм!
Малыга еще не кончил переводить, как все уже поняли смысл слов ювелира. Раздался всеобщий гул восхищения.
Дети со слезами радости бросились обнимать Ольгу. Ефрем крепко пожимал руку аргиропрату, а Неждан и Угар так громко восхваляли благородство Андрокла, что их, наверное, было слышно за версту кругом.
Взглянув на Ондрея Малыгу, который стоял с безнадежно унылым видом, новгородец воскликнул:
– Почтенный Андрокл! Заодно уступи мне и этого старого раба. Я полагаю, ты за него недорого возьмешь.
Ювелир прикинулся великодушным. Он сказал:
– Э, да что там, ладно, бери в придачу!
А сам подумал: «От него надо отделаться. Это тоже опасный свидетель. Он не раз видел, как Евмений приезжал ко мне в эргастерий».
Малыга низко поклонился бывшему хозяину.
– Весь век буду бога за тебя молить, почтенный Андрокл! – воскликнул Малыга.
Деньги у Ефрема с собой были. Он сразу же расплатился. Ювелир написал отпускную грамоту своим бывшим невольникам и приложил к ней печать.
– А с этой грамоткой их выпустят из города? – спросил осторожный новгородец.
– Не беспокойся, – с гордостью возразил грек, – мою печать все знают!
Как ни спешила киевлянка оставить место постылой неволи, она не захотела уйти, не попрощавшись со своим маленьким питомцем. Добрая женщина привязалась к ребенку, которого воспитывала долгие месяцы.
Стратон раскинулся в постельке, его полные щечки разгорелись румянцем, кудри растрепались… Ольга поцеловала мальчика в лоб, в последний раз
Русские покинули дом Андрокла, не веря себе. Счастье, которое еще час назад казалось недостижимым, теперь было у них в руках.
Что заставило ювелира так круто изменить свою позицию? Ни Ольга, ни ее друзья не подозревали этого, да и какое им было дело! Их переполняла несказанная радость, и они с улыбкой взглянули на чудаковатого Левкиппа, который опять кого-то выслеживал у стены Константина. Веселая компания не знала, что из-за этого человека Ольга только что была на краю гибели. Но ему же она была обязана и своим освобождением. Ведь если бы Андрокл не боялся сыщика, он не отпустил бы Ольгу, которую так любил его сын.
А ювелир, проводив посетителей, подошел к привратнику.
– Каллистрат, ты помнишь, неделю назад ранним утром приезжал ко мне замаскированный всадник? – спросил он.
– Помню, господин, – услужливо ответил негр. – Я еще тогда подумал, что это проигравшийся на пиру гуляка приехал за деньгами.
– И ты бы его узнал, если бы тебе показали?
– А как же, господин! Обязательно узнал бы, – простодушно похвалился привратник.
«Ну, так ты его никогда не увидишь», – подумал Андрокл.
На следующий день ювелир продал Каллистрата на плантации.
– Приходи теперь, Левкипп! – злорадно рассмеялся он.
Глава тринадцатая
Риза влахернской богоматери
Прошло много месяцев, прежде чем похищение драгоценной ризы Влахернской богоматери было замечено. Произошло это случайно. Аргиропрат Марк из Фессалоник, [127] не раз в своей жизни приезжавший в Царьград по торговым делам, пришел во Влахерны помолиться. Когда ювелир отбивал поклоны перед чудотворной иконой, его зоркий глаз заметил, что бриллианты на ризе светятся как-то по-иному, не так, как раньше, да и у самой ризы был иной оттенок. Марк, как благочестивый христианин, поднял тревогу. Обследование показало, что алмазы на ризе фальшивые и риза сделана заново. Настоятель Феоктист приказал клирикам держать язык за зубами и отправился к своему двоюродному брату сакелларию. Над Феоктистом нависла серьезная опасность: его могли обвинить в соучастии с грабителями. К счастью, Марк, отличный знаток своего дела, утверждал, что похищение совершилось около года назад. Значит, вину за это надо возложить на Евмения.
127
Фессалоники – второй по значению город Византийской империи
Стали искать Евмения. И тут обнаружилось, что бывший настоятель Влахернского храма три месяца назад утонул, купаясь в Пропонтиде.
Люди рассказали, что Евмений повадился во время купания заплывать очень далеко в море. И после одного из таких заплывов протоиерей не вернулся. Его одежда лежала на песке, его конь сиротливо ржал, призывая хозяина…
Сакелларий Антонин доложил обо всем патриарху. Резолюция святейшего была такова:
«Поскольку главный виновник святотатства уже наказан безвременной кончиной и душа его, без сомнения, жарится в аду, оставить дело без последствий. Если его поднять, всколыхнется вся империя, и о нас, служителях бога, пойдет самая нелестная молва.