Царица Аттолии
Шрифт:
— И Сунисом? — спросил Евгенидис.
— Почти, — согласилась Эддис.
— Как ты могла, приходя раз в неделю, болтать о погоде и ни словом не упомянуть войну?
Эддис вздохнула.
— Не хочешь ли сесть и прекратить кричать? — спросила она.
— Я не буду кричать. Но я не сяду. Возможно, я захочу бросить еще одну чернильницу. Это Гален приказал ничего не рассказывать мне?
— И он тоже, — призналась царица. — Но ты и сам ничем не интересовался, Евгенидис. Ты же не слепой и должен был видеть, что происходит вокруг тебя, но ты никогда не спрашивал.
Он вспомнил обо всем, что безразлично
— Погибшие… — он задохнулся на этом слове. — Кто был в том отряде?
— Степсис. — Евгенидис вздрогнул, но она перечисляла дальше. — Хлор, Соасис, — все их с царицей родственники, — капитан Креон и его солдаты.
— Ну, — он снова задохнулся. — Это объясняет то молчание за ужином. Что еще я пропустил? Что должно было быть сказано, но я не хотел знать? — спросил он.
— Не очень много. Военные действия между Эддисом и Аттолией были приостановлены на зимний период. Все остальное тебе уже рассказали. Халдей? — вежливо осведомилась царица. — Не могли бы вы нас извинить?
Халдей опустил голову и вышел без единого слова. После его ухода царица заняла его кресло. Она потерла лоб и сказала:
— Ужасно хочется есть. Я бросила Ксанту стоять посреди комнаты с завтраком на подносе, а вчера за ужином не ела совсем ничего. Я беспокоилась о тебе, — с укоризной произнесла она, — пока ты дулся на всех, сидя в холодном храме.
— Я не дулся, а размышлял.
— Дулся, ныл и жаловался.
— Ничего подобного, — сердито возразил Евгенидис.
— Ладно, — согласилась она. — Не жаловался. Но ты самозабвенно страдал всю эту зиму, и никто не смел упрекнуть тебя. Мы могли только ждать и надеяться, что ты возьмешься за ум. Только не говори мне, что хочешь покинуть Эддис и уехать в университет на Полуострове. Ты нужен мне здесь, Евгенидис.
— Что может сделать для царицы ее бывший Вор одной-единственной рукой?
— Ты не бывший Вор, ты мой Вор. До тех пор, пока я сама являюсь царицей.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
— Это звание дается на всю жизнь. Ты оставался Царским Вором даже, когда был прикован к постели, ты это знаешь.
— Ладно, чего ты хочешь от своего бесполезного однорукого Вора?
— Я хочу, чтобы ты перестал быть бесполезным.
— Я ничего не смогу украсть одной рукой, — с горечью сказал Евгенидис. — Вот почему она не отрезала мне вторую.
Царица Аттолии была единственной, кого Евгенидис называл «она». Имя Аттолии редко срывалось в его губ, как будто он не мог вынести вкус этого слова.
— Существует множество вещей, которые человек не сможет украсть и двумя руками, — сказала Эддис.
— Например?
— Если что-то невозможно украсть двумя руками, то не важно, сколько рук у тебя осталось вообще. Укради для меня мир, Евгенидис. Укради для меня немного времени.
Она откинулась в кресле.
— Сунис поставил Аттолию на грань гражданской войны. Никто не может назвать ее бездарной правительницей, она проявила блестящие способности, удерживая свой трон так долго. Ее народ поддерживает
— Готовься к войне с Сунисом.
— Я не могу. Сунис слишком силен. Эддис в союзе с Аттолией смогут победить его, но Аттолия не желает иметь ничего общего с Эддисом. Она слишком сильно ненавидит меня и слишком заинтересована в сохранении контроля над своей страной. Помнишь, она приезжала ко мне на коронацию, — объяснила Эддис. — Она отвела меня в сторону и дала множество советов, как править моей страной: повысить налоги, чтобы всегда иметь деньги для подавления восстаний, увеличить размер армии и регулярно проводить чистки среди придворных. Никому не доверять и немедленно исполнять все свои угрозы, как бы незначителен ни был проступок.
Евгенидис смотрел, как царица пожимает плечами.
— Она сидела на троне уже несколько лет. Если бы Эддис был похож на Аттолию, ее наука подошла бы мне. Теперь она ненавидит меня, за то, что я не прислушалась к ее советам, и за то, что я правлю страной, где эти советы мне не понадобились. И еще она ненавидит меня за то, что у меня есть ты, Евгенидис, охраняющий меня от Суниса и предателей при моем дворе.
Она встала, сунула руки в карманы штанов и прошлась по комнате, остановившись только, чтобы подняться на цыпочки и выглянуть в окно. Евгенидис попытался сообразить, когда она снова начала носить штаны. Размышляя об этом, он не мог припомнить, когда в последний раз видел ее в платье, за исключением официальных ужинов.
— Ты никогда не угрожал ей напрямую, но ты был угрозой для Суниса, — продолжала Эддис. — Когда Сунис был вынужден преследовать тебя, ему приходилось посвящать меньше времени и средств Аттолии. Он поднял лай на нас с той минуты, когда узнал, что ты потерял руку.
Она повернулась к Евгенидису.
— Сунис слишком завяз в своих интригах, пытаясь добиться влияния здесь, в Эддисе. Ему будет легко раскусить нас, но не легко проглотить. — она тонко улыбнулась. — Аттолия могла бы с тем же успехом убить тебя, но она хотела причинить боль нам с тобой. — она взглянула на него. — Впрочем ты и сам все это знаешь.
— По большей части, да, — признался Евгенидис. — Я только не знаю, за что Аттолия возненавидела тебя.
— Одевайся, — приказала царица. — Я закажу завтрак и еще немного поболтаю с тобой.
Евгенидис пошел к гардеробу.
— Без тебя Суниса будет трудно удержать от кампании против Эддиса. Я думаю, что мои придворные слишком преданы мне, чтобы купить их за деньги, но его реальная власть заключается в торговле. Мы зависим от импорта. Рано или поздно он прекратит поставки продовольствия, а если Аттолия будет торговать с Мидией, то мы ничего не получим и от нее.