Царица царей
Шрифт:
— Птолемей спит в нашей комнате, — напомнила она и вновь обратилась к императору.
— Разве ты не говоришь по-египетски?
— Разумеется, нет, — отозвался тот. — Я — римлянин.
— Как и наш отец, но он знает язык нашего народа. А вот ты…
— Я хотел бы поехать в Рим, — с горящими глазами перебил ее Александр Гелиос. — Хочу стать солдатом.
— Я возьму тебя с собой, — пообещал Октавиан. — В обмен на сведения.
— Нет, — отрезала Клеопатра
Какая удача! Она ничего не подозревает.
— Если ты скажешь мне, где ваша мать, — сделал он новую попытку, — я оставлю отца в живых.
Девчонка неприязненно улыбнулась.
— Ты ко всему прочему еще и лжец, — произнесла она, на этот раз по-гречески.
Октавиан царственно выпрямился.
— Не смей мне дерзить, — процедил он.
Она фыркнула и продолжала на греческом:
— Мой брат не любит учиться и не говорит ни на каких языках, кроме латыни. Он не догадывается, что отец умер. Я слышала, как перешептывались рабы, когда все спали. Я не останусь в Египте. Нас тут убьют.
Октавиан опешил. Десятилетняя девчонка держалась как взрослая женщина и к тому же собиралась торговаться.
— Спроси, где Цезарион, — заныл ее брат, и Селена ущипнула близнеца.
— Он мертв, — сдался Октавиан. — Его казнили за измену Риму.
Александр Гелиос потерял дар речи. Девочка не изменилась в лице, хотя Октавиан заметил, что она вздрогнула.
— Ложь! Он — сын Юлия Цезаря! Мама говорит, он — достойный мужчина, как и его отец! — воскликнул Александр.
— Нет, — отрезал Октавиан. — Он был мальчиком.
— Почему тогда ты убил его? — спросил ребенок.
В его широко раскрытых глазах застыло изумление.
— Он погиб в бою. И больше об этом ни слова. Война есть война.
По щекам Александра потекли слезы. Октавиан почувствовал отвращение к самому себе.
— Но мы-то живы, — сообщила Клеопатра Селена. — Я отправлюсь в Рим и буду в процессии следовать за ее телом. Ты же такое планировал? Выставить напоказ нашу мать вместе со змеями, которые убили ее? Я присягну тебе на верность. Мои родители любили только друг друга. Мать собиралась жить с отцом вечно, а про меня и братьев она не думала. О нас вообще забыли.
Губы девочки задрожали. Наконец-то она выказала первый признак слабости. И она была лишь немногим старше его родной дочери, Юлии. Совсем еще ребенок.
— Интересно… Она советовалась с магами? Или с ведьмами? — выпалил Октавиан.
— Мне неизвестно о ее местонахождении,
Внимание Октавиана привлекло мимолетное движение, от которого всколыхнулся тяжелый гобелен. Сердце едва не выскочило из груди. Он сорвался с трона и с мечом наперевес бросился к стене, уверенный, что обнаружит Клеопатру. Клинок пропорол плотную ткань и затупился о камень. За гобеленом не оказалось никого, кроме крысы, юркнувшей в щель.
Октавиан с трудом удержался от крика. Египет походил на стену, полную трещин. Конечно, Клеопатра может скрываться в любой из них. Не исключено, что она уже на пути в столицу империи. В воображении возникла жуткая картина. Он прибывает на родину, увенчанный лаврами победителя, и находит ее в собственной постели… а на полу лежат злодейски умерщвленные жена и дочь.
— Я обещаю оказать вам поддержку, — выдавил он. Почему он чувствует себя обязанным наглой девчонке? Что происходит? Какие враги у нее могут быть? Опасность угрожает только ему, Августу.
— Тогда я поцелую твою руку, — объявила она, и в следующий миг он почувствовал прикосновение ее губ к кончикам пальцев. — Решено. Мы будем римлянами. Тебе нужно отыскать нашего наставника, Николая Дамасского. Он знает, кого она вызывала.
У Октавиана мурашки забегали по спине. Магия. Он подозревал нечто подобное.
— Ты спросил, не советовалась ли она с колдунами, — продолжала Клеопатра Селена. — Она совещалась с учеными и использовала заклинание, связанное с какой-то богиней. Вообще-то все должно было храниться в тайне, но помогал-то ей Николай. Наверное, лишь через него ты сможешь до нее добраться.
— Она никуда не делась, — выдавил Октавиан. — Клеопатра мертва и похоронена.
— Чего же ты тогда боишься? — спокойно поинтересовалась девочка.
21
Клеопатру раздирали ярость и горе, вина и отчаяние, но сильнее всего был гнев. В груди, там, где раньше билось сердце, клокотало гнездо шершней.
Римляне отобрали у нее двух самых дорогих ей людей. Она вспоминала, как пела еще не рожденному Цезариону колыбельные. Как он сосал ее грудь. Клеопатра скорчилась, не в силах совладать с разрушительными видениями мести.
«Ты — моя», — прошелестел голос в голове, еле слышно. Теперь он был неотличим от ее собственного.