Царица доказательств
Шрифт:
В этот раз Борис никуда не уехал. Он поставил перед Светланой телефон и каменным тоном сказал: «Дозванивайся. Ты отпустила дочь, ты ее и найдешь!»
— Ты думаешь, она слушает меня, слушает? — билась в истерике Светлана. — Это твое воспитание, она меня в грош не ставит!
— Дозванивайся! — обрезал Борис.
Все воскресенье Перовых не было. Мобильные девочек тоже молчали. Светлана, со спутанными волосами, с растекшейся тушью все тыкала и тыкала в кнопки телефона.
— Это
Перовы вернулись в город под вечер в воскресенье, заодно заехав в супермаркет и купив девочкам мороженое и пиццу. То, что они любили: мороженое с кленовым сиропом и грецкими орешками и пицца «Четыре сыра». Но девочек дома не оказалось.
— Я как-то волнуюсь, Леник, — сказала Софья Игнатьевна.
— Наверное, пошли на дискотеку! — стал ее успокаивать муж.
— Но почему Софочка не позвонила? — возмутилась Софья Игнатьевна.
Очередной в бесконечной череде дозвон дал свои результаты. Трубку взяла Софья Игнатьевна.
— Наташка у вас? — срывающимся голосом спросила Светлана.
Борис только ушел, и перед ней стояла очередная бутылка виски.
— Нет! — Удивилась Софья Игнатьевна. — Мы думали, что наша Соня у вас или девочки пошли на дискотеку!
— У нас ее нет. Я звонила подругам — на дискотеку они не пошли!
В трубке на несколько секунд застыла пауза.
— И мобильные не отвечают! — добавила Светлана.
— Вы знаете, мы только приехали, — начала вдруг оправдываться Софья Игнатьевна. — Наверняка девочки гуляют с собакой. Сейчас мы их найдем!
Старый спаниель Эшли скулил и жался в своем углу. Со вчерашнего утра его никто не выводил, и он сделал кучу.
Софья Игнатьевна без сил села в кресло.
— Девочки пропали, — сообщила она мужу. — Куда теперь обращаться? В милицию?
— Не волнуйся, — успокаивал ее Леонид Палыч. — В пубертатном возрасте в них силен протест. Пошли погулять и… не сообщили! Не волнуйся, когда она придет, мы лишим ее сладкого на неделю.
В 22.30, когда раздался звонок, речь Светланы уже заплеталась.
— Да?!
— Здравствуйте! — раздался бойкий девичий голос. — А Наташу можно?
— Кто ее спрашивает?
— Анна Евстихина.
Шестеренки в голове уже пьяной Светланы начали вращаться быстрее. Анна Евстихина, девочка из класса, в котором учится Наташка. Они не дружат, скорее соперничают. Анна никогда раньше не звонила.
— Ой, Аня, привет! — ответила Светлана медовым голосом. — Сейчас Наташки нет, но, может, что-то передать?
— Да нет, я просто так, спросить хотела…
— Спросить? Может, я знаю? — голос у Светланы стал стальным.
— Да нет, я в следующий раз перезвоню… — попыталась уйти от ответа Евстихина.
— Говори все, что ты знаешь! — непререкаемо потребовал Светлана. — Говори, это очень важно!
— Понимаете, может, я не знаю, — девочка сдалась, — может неправильно поняла, но…
— Говори!
— Наташка хвас… в общем, она
— Что ты еще знаешь?! — требовала Светлана.
— Ничего… — Анна даже расплакалась от напора Наташкиной матери. — Только то, что она познакомилась с крутыми мужиками, и они возьмут ее на фотосессию. А Соньку она так прихватит, за компанию… Больше я правда ничего не знаю! — закричала в трубку Евстихина, и пошли длинные гудки.
Светлана несколько минут не могла пошевелиться. Комната, в которой она сидела, стала черной. Когда наконец посветлело, она набрала номер Перовых. На этот раз ее голос был абсолютно трезв.
В районном отделении милиции царила суматоха, и дежурный майор уже в который раз с тоской поглядывал на часы. Всего половина первого, и до конца рабочего дня еще очень далеко. А майору Троегубову хотелось домой уже сейчас. Каждый раз, смотря на часы, он почему-то надеялся, что они покажут хотя бы часов пять. Но стрелка ползла катастрофически медленно, и майору Троегубову оставалось только вздыхать и выполнять свои прямые обязанности — оформлять, принимать, описывать и по мере необходимости открывать и закрывать обезьянник, усаживая туда наиболее ретивых граждан.
Обезьянник находился прямо напротив стеклянной перегородки, за которой сидел майор, так что кроме не самого приятного общения майор был вынужден еще и лицезреть запертых им нарушителей.
К половине первого таковых нарушителей было трое.
Один — местный завсегдатай, пятидесятилетний бомж Петя. С милицией у него были особые отношения. Время от времени Петя подкидывал оперативникам информацию, так что милиционеры его не обижали и регулярно предоставляли ему отдельную камеру, чтобы Петя мог выспаться в комфорте. А на улице Петя и сам мог за себя постоять — все-таки не зря тридцать лет назад он был подающим большие надежды боксером. И если бы не травма, кто знает, как бы в дальнейшем сложилась его жизнь. А так пришлось в двадцать с небольшим устраиваться тренером в местную спортивную школу. Практически сразу начал выпивать и уже через три года угодил по пьяной драке за решетку. А пока сидел, жизнь в стране изменялась. Жена за это время подсуетилась и оттяпала квартиру, а никаких родственников не было. Вот и оказалось, что идти некуда. Да и не хотелось никуда идти. Зато за это время отменили статью о тунеядстве, и оказалось, что в стране очень много таких, как Петя, которым некуда идти. Но если ты не дурак, то и на улице проживешь. Вот так Петя и стал бомжом. Шуметь не шумел, сидел тихо в углу, размышлял о жизни.
Второй обитатель обезьянника, в отличие от Пети, тихо сидеть не собирался. Это был очень крупный мужчина с багровым лицом и громким голосом. Внушительная золотая печатка на правой руке и соответствующая лексика выдавали в нем регулярного туриста по местам не столь отдаленным. Подобно киногероям мужчина стоял во весь свой рост возле решетки, схватившись за нее обеими руками, и изрыгал проклятия в адрес отечественной милиции.
— Волки! — гремел он. — Честного человека за решетку! Как были совки, так и остались совками! Сволочи!