Царица Хатасу

Крыжановская-Рочестер Вера Ивановна

– Богу не следует сходить с пьедестала, на котором ему поклоняется толпа, чтобы исполнять обязанности раба при простой смертной. К тому же это было бы и напрасно, у меня нет для тебя улыбок, Хоремсеб, так как я замужем! Мой муж, царевич Саргон, вернется через несколько недель. Его рука тверда, его кинжал остер. Он не потерпит, чтобы кто–нибудь другой, кроме него самого, запрягался в триумфальную колесницу его супруги.

Молодая женщина говорила с возрастающим волнением. Она начинала понимать, что этот человек своей красотой и своей страстью, влияние которой она чувствовала, но не могла определить, мог иметь роковую власть над женскими сердцами. Как будто движимая инстинктом самосохранения, она назвала имя Саргона,

своего мужа, чтобы сделать из него законную защиту против этого опасного обворожителя. Бледная Роанта молча слушала этот разговор, который, к великому ее облегчению, был прерван появлением Хнумготена в сопровождении двух родственниц. Тема разговора изменилась. Затем все перешли в большой зал, уже заполненный приглашенными. Хоремсеба тотчас же окружили, а Нейта занялась разговором с Кениамуном. Когда молодого человека отозвал какой–то старый сановник, она, сама не зная почему, почувствовала себя печальной и одинокой среди этого праздника. Голова ее была тяжела, образ Хоремсеба преследовал ее, его горячее дыхание еще жгло лицо. Мучимая страшным беспокойством, она незаметно вышла из зала и спустилась в сад.

Вечерний воздух освежил ее. Тем не менее ноги дрожали, она с трудом дышала, и свинцовая тяжесть сковала все тело. «Я еще слаба после болезни, мне не следовало приезжать сюда», – пробормотала она про себя, опускаясь на скамейку в тени большой сикоморы. Она прислонилась головой к стволу дерева и отдалась мечтам, обмахивая себя опахалом. Образ князя продолжал преследовать ее, но она гневно отталкивала его, стараясь думать о Роме. Она сравнивала нежный и чистый взгляд любимого с темными глазами князя, под наружной прелестью которых скрывалось что–то жестокое и ледяное.

Во время этих размышлений ею овладела легкая дремота. Она не могла определить, сколько времени спала. Внезапно проснувшись, она почувствовала приятный, но очень сильный аромат, окружавший ее, как будто она была среди кустов роз. Лицо ее горело как в огне, сердце усиленно билось.

Нейта поднесла руку к груди, но, почувствовав что–то свежее и влажное, она со страхом отдернула ее. Оказалось, что к ее корсажу была прикреплена великолепная пурпурная роза с распустившимся бутоном, вся смоченная росой. «Ах, пока я спала, кто–то приходил ко мне и прицепил эту розу. Как это мило», – пробормотала она, срывая с досадой цветок и бросая его в траву. Потом она поспешно вернулась в зал и подсела к группе женщин.

Немного спустя рабы принесли маленькие столики и подали вино, фрукты и пирожки, между тем музыканты и танцовщицы развлекали гостей. Хоремсеб пристроился к столику, где сидела Нейта, и завязал разговор, в котором она не могла не принять участие. Веселая и удивленная с виду, она поддерживала блестящий разговор, возражая с жаром и с такой меткостью, что вызвала смех и восхищение собеседников. Но более внимательный наблюдатель заметил бы, что ее румянец был лихорадочным, блеск глаз – нездоровым, а в голосе, по временам, слышались как бы сдерживаемые слезы.

И действительно, Нейта находилась в каком–то странном состоянии души. Глухая ненависть боролась в ней со страстным влечением к князю. То она не могла оторвать глаз от его прекрасного лица, то возмущалась таинственным влиянием, которое он оказывал на нее. Ей казалось, что она читает в темных глазах Хоремсеба жадность и жестокость тигра в неволе. Его любезная улыбка казалась ей торжествующей и насмешливой улыбкой демона. Тогда она выпрямилась, взывая к своей гордости. Холодный, враждебный взгляд, высокомерный и язвительный ответ заканчивали веселый разговор резким диссонансом.

Нейта вернулась домой серьезно нездоровой. Все тело ее горело, голова кружилась,и острая тоска давила на грудь. Пока женщины раздевали ее, она лишилась чувств. Лучи солнца уже начали золотить горизонт, когда она наконец забылась тяжелым и беспокойным сном.

Для девушки наступили очень тяжелые

дни. Сердце ее было пусто: в нем не находилось уже места Роме, Саргон был забыт. Зато искусительный образ Хоремсеба беспрестанно носился в воображении, преследуя ее даже во сне. Больше не понимая сама себя, Нейта решила избегать всякой встречи с этим опасным человеком, которого недаром называли чародеем. Под предлогом болезни, она заперлась во дворце и настойчиво отказывалась от всех приглашений. Прошло несколько недель, и она ни разу не видела князя, которым по–прежнему интересовались все Фивы.

Один раз ее навестила Хатасу. Она дружески побранила ее за такое затворничество, нисколько не оправдывавшееся состоянием здоровья, и сообщила ей, что Саргон в дороге серьезно заболел и должен был остаться в одной из крепостей. Тем не менее, он был вне опасности и недель через шесть или семь мог приехать в Фивы.

Однажды вечером, когда приятная свежесть сменила удушливый дневной жар, Нейта заняла свое любимое место на террасе на берегу Нила. Сидя в мягком кресле и вытянув маленькие ножки, обутые в белые сандалии, она мечтала, рассеянно обрывая цветок лотоса, который взяла в большой эмалированной вазе, стоявшей на балюстраде. Служанка, стоя за креслом, тихо обвевала ее опахалом, другая, сидя в нескольких шагах, пела под аккомпанемент арфы какую–то размеренную и монотонную, но чрезвычайно приятную мелодию.

Вошедшая с корзинкой цветов маленькая негритянка оторвала Нейту от грез.

– Госпожа, какой–то богато одетый слуга, не пожелавший назвать своего имени и имени господина, принес это для тебя, – сказал ребенок, подавая ей чудные пурпурные розы, со вкусом уложенные в великолепную золоченую корзину.

Слегка удивившись, Нейта наклонилась к цветам. Тотчас же приятный, но сильный аромат, который она уже слышала, поразил ее обоняние.

Моментально ослабевшая, она снова опустилась в кресло и откинула голову на спинку. Огонь побежал по ее жилам, сердце болезненно билось, и снова перед ней встал образ Хоремсеба, неудержимо привлекая к себе. Никогда еще не испытывала она такого страстного желания увидеть его. Жизнь без него казалась выше ее сил.

Но энергичная натура, прямая и гордая душа Нейты все еще боролись против действия яда. Проведя рукой по влажному лбу, она задумалась. «Я, кажется, с ума сошла, что позволяю себе так унижаться этими недостойными грезами, – пробормотала она. – Лучше умереть, чем любить и подчиняться Хоремсебу». Быстрым движением, не отдавая себе отчета в побуждении, заставившем ее так поступить, она схватила корзинку и бросила ее в Нил.

Удовлетворенная и как бы облегченная, она облокотилась на балюстраду. Но почти в ту же минуту она вздрогнула, и глаза ее устремились на изящную золоченую лодку, плывшую почти у самого берега и, по–видимому, направлявшуюся к лестнице террасы. На носу сидел Хоремсеб. Она ясно различала его лицо и сверкающие глаза, устремленные на то место, где исчезла корзинка. Разбросанные розы кокетливо качались на волнах. Нейте показалось, что выражение гнева и невыразимой злобы исказило черты лица князя. Но тотчас же, наклонившись, он схватил один из цветков. Затем, встав в лодке, он поднял руку и выкрикнул:

– Привет тебе, благородная Нейта! Боги покровительствуют мне сегодня. Они послали мне дар из твоей руки и дали мне случай видеть тебя в добром здравии. Ты позволишь мне войти на минутку? Мне нужно сказать тебе несколько слов.

С тяжелым сердцем Нейта утвердительно кивнула. У нее не было никакого приличного предлога отказать в такой простой просьбе князю, родственнику Хатасу.

Пока она отдавала приказание рабам пододвинуть стул и подать прохладительное, лодка причалила, и Хоремсеб быстро взбежал по лестнице. Не обращая внимания на ледяной и церемонный вид, с каким Нейта принимала его, князь сел, принял кубок вина и после нескольких незначительных слов сказал ей, улыбаясь: