Царица парижских кабаре
Шрифт:
Он был военный летчик, награжденный медалью за храбрость. Был в бою контужен, недавно демобилизован и готов на любые безумства.
Послевоенный воздух – по обе стороны Атлантики – был полон эйфорическим, безоглядным, ликующим безумством тех, кто остался жив.
Это было несравнимо с безумием самой войны.
Но тоже довольно опасно.
Прошло несколько дней – и я позвонила Никите: «Ухожу, не могу иначе. Возьми Делано».
Дальше – была, конечно, драма, много слез, бесконечные и бесконечные переговоры. В конце концов за Делано в Кейп-Код приехал верный Раймонд
С маленьким чемоданчиком.
Не буду рассказывать все последующее – ни хорошее, ни плохое. Чувствуя себя виноватой, я решила просить у Ники развод. Поехала в Лас-Вегас. Прожила одна полтора месяца в изнурительной жаре, среди пустыни, роскошных отелей, ресторанов, тотализаторов, мюзик-холлов и казино.
Получила развод и отправилась обратно в Нью-Йорк.
В аэропорту меня встречал Фрэнк с букетом васильков. Поцеловав меня, он небрежно-покровительственно сказал: «Частушка, в пятницу женимся!»
Я задумалась и тихонечко ответила: «Увидим, я теперь очень устала».
Он прошептал зловещим голосом: «Или ты будешь моя, или я тебя убью!»
Проводил меня в отель. Я улыбнулась на пороге: «До завтра…»
Не помню как, не знаю почему (вероятно, все это было необыкновенно сложно по тем временам), но через несколько недель я очутилась на пароходе «Куин Мэри», который увез меня в Шербург. А оттуда я уехала в Париж.
Вскоре изменилась и жизнь оставленного мною Никиты. Дела привели его в Венесуэлу, в Каракас, он навестил там старого друга, товарища по гимназии и по университету, сына венесуэльского посла во Франции. За минувшие годы посол успел стать премьер-министром Венесуэлы.
Никита рассказал старому другу о своей драме: ушла жена… В семье это произвело большое волнение. На следующий день за завтраком появилась Финита, незамужняя сестра друга. Конечно, она сразу влюбилась в Ники: телеграммы, письма полились к нему в Нью-Йорк.
Через несколько месяцев Никитушка женился и стал подолгу жить в Каракасе. Он вошел в круг важных государственных деятелей этой страны. Купил большой дом – с бассейном и с двумя тысячами орхидей в оранжерее…
Впоследствии в Венесуэле произошел государственный переворот. И в 1958 году все родственники бывшего премьер-министра улетели в Европу, взяв с собой лишь остатки былой роскоши – золотые сервизные тарелки.
А я – я после окончательного разрыва и с Никитой, и с Фрэнком – сняла в Париже квартиру у моего дяди в Пасси. Иногда приятно быть одной: плакать, смеяться, грустить, мечтать… и заснуть крепким сном.
И проснуться.
И снова стать самой собой.
Глава пятнадцатая
«Динарзад», «Казанова», «Ночь в Париже»
Закипела
Они часто принимали друзей в своем доме. И я бывала у них.
Послевоенный Париж не изменился ни в своей красоте, ни в своем величии. Но люди были совсем другими: устали, в душах накопилась ненависть ко всему, что связано с войной. Так много семей потеряло своих близких, столько женщин надели черные траурные платья…
Но была и лихорадочная радость: война кончилась! Париж дышал смесью этих чувств: кафе и кабаре были переполнены, еще действовали продуктовые карточки, но в то же время рестораны, в те годы совсем не по-парижски отгороженные бархатными занавесями от улиц, от понурых женщин в башмаках на деревянных подошвах, добывали на черном рынке все, что можно только вообразить. Конечно, по очень высоким ценам.
Оркестры играли, цыгане пели, и люди хотели забыться.
Однажды Нина Дмитриевна Демидова, мать известного режиссера театра «Ателье», сказала мне: «Людмила, на рю де-ля-Тур открывается новый ресторан “Динарзад”. Говорят, это будет великолепно. Пойдем, познакомимся с хозяевами».
Рестораном владели четверо: мадам Усова, Нагорнов, бывший владелец «Шехерезады» и «Флоранс», Чистяков и еще один русский полковник, фамилии которого не помню.
Мы пришли днем. Я спела, и все четверо сразу решили меня пригласить к ним. Я должна была выступать уже на открытии ресторана.
У меня был экстравагантный для тех лет сценический костюм – бархатная черная туника, вышитая жемчугом, на подкладке из белого тюля, от дома Ланвен. И был успех!
Но я никогда не зарабатывала миллиарды, не умела жестко ставить условия. Мне казалось, что упорный, холодный разговор о гонораре не соответствует ни моему воспитанию, ни романтическому образу певицы. Когда мне давали заработанное, я безразлично смотрела на конверт: «Спасибо».
Вероятно, думаю я теперь, для работодателей были очень-очень удобны и мое хорошее воспитание, и мой вежливый образ мыслей. И еще я думаю иногда: совсем не случайно во французском языке понятия «завоевывать», «выигрывать в состязании», «схватывать, добывать» и «зарабатывать деньги» обозначаются одним и тем же глаголом: gagner. Да и у немцев есть похожий по сумме смыслов глагол: kriegen.
Это делает честь здравомыслию обоих народов.
Но я – русская. А у нас в языке такого глагола нет.