Царица-полячка. Оберегатель
Шрифт:
– Да посиди ты покойно, Агашенька! – досадливо говорила старушка, которую беспокоило, что девушка постоянно выглядывала из возка. – Ну чего ты там егозишь? Или пустырей не видала? Пожалей мои косточки старые…
– Скучно мне, мамушка, – жаловалась Ганночка.
– Скучно, так уснуть попробуй! Сон-то от скуки куда как полезен!.. А не то, ежели хочешь, я сказку тебе расскажу. Хочешь?
– Расскажи, мамушка.
И старуха принималась рассказывать, даже и не замечая, что сказка вовсе не интересует ее питомицу. Все сказки своей мамушки переслушала
И засыпала под мирный старушечий голос молодая красавица. Начинали ей сниться всяческие сны. А известно, что в раннюю весну жизни снится всякой молоденькой девушке. Сны тогда ярко-золотые: снятся юные красавцы, шепчущие дивные слова вечной любви! Редко когда такие грезы становятся явью, но – что же? – хорошо быть счастливым, хотя бы только и во сне…
II. Дорожное приключение
Ганночка, убаюканная тихим говором старухи-мамки, сладко дремала, как вдруг неприятный, резкий толчок заставил ее открыть глаза.
Возок сперва словно нырнул куда-то, потом сразу накренился набок и сразу замер на месте, как будто вкопанный. Девушка слышала кругом сердитые голоса, громкие крики, даже брань. Ржали лошади, суетились люди, и невольный страх охватил душу Ганночки.
Старуха-мамка, тоже дремавшая, мгновенно проснулась.
– Что такое приключилось-то? – далеко высунувшись из бокового отверстия возка, закричала она. – Чего стали-то?.. Волк или заяц дорогу перебежал?
– Полозье, бабушка, сломалось, – подошел к ней один из челядинцев, – вот что.
– Пришла беда нежданно-негаданно, – подтвердил слова первого другой. – И с чего бы, кажись, ломаться ему?..
– Так чего вы спите-то, окаянные? – залилась старуха. – Не зимовать же здесь на поле… Веревками, что ли, подвязали бы…
– Да, говори еще! Подвяжешь полозье веревками, – раздались протесты.
– Так как же быть, голубчики? – смирилась мамка, чувствовавшая, что Ганночка дергает ее сзади за полы кацавейки. – Вы надумали бы там что-нибудь такое…
– А только то и надумать можно, – подошел старший из челядинцев, – чтобы кому-нибудь из нас на деревню скакать и кузнеца приволочь, ежели запасного полозья не раздобудем!
– А мы-то как? Здесь сидеть должны?
– Придется, ничего не поделаешь!..
– Ай, мамушка! – тихо вскрикнула слышавшая весь этот разговор Ганночка. – Да неужели же среди лесу останемся?.. Страшно-то как!
– Не бойся, глупенькая, не бойся! – поспешила успокоить свою питомицу старушка, хотя и сама-то не на шутку струхнула. – Ежели и придется, так не одни будем… Вон сколько народа… Да и страшного ничего нет! Столько времени ехали, все Бог миловал, и теперь все ладно обойдется. Не пешком же тебе идти, да и то неведомо куда… А что, Гаврилка, – опять высунулась старуха из окна, – может, какая ни на есть деревня близко?
– А кто ее знает, – лениво ответил холоп, –
Он медленно побрел от возка к кучке товарищей, совещавшихся на дороге впереди поезда.
– Нет, видно, ничего тут иного не придумаешь, как поехать вперед да поискать, нет ли жилья какого…
– Видно, что так, – согласились некоторые с этим мнением, – лошади поотдохнут; экую ведь путину без подставы с утра сломали…
– А есть ли какое жилье впереди-то поблизости? – полюбопытствовал один из кучеров. – Может, тот, кто поедет, даром проплутает только…
– Так не назад же ехать! – раздались возражения. – Вперед хоть что-нибудь, хоть избенка какая ни на есть попадется, а назад чего искать? Последнее жилье в полдень видели; почитай, верст двадцать назад переть придется, да потом опять сюда столько же…
– Вестимо вперед, – поддержал мнение большинства старший из холопов-вершников, на котором лежала вся ответственность перед Семеном Федоровичем Грушецким за благополучие в пути. – Да постой, ребята, – воскликнул он, – вон чего-то Федюшка бежит… колпаком машет и орет что-то… беги, милый, беги сюда скорей!
По дороге, плохо наезженной и ухабистой, бежал подросток, действительно спешивший к старшим с какими-то вестями.
– Эй, дяденька, – кричал он, – тут и опушка близко, а дальше поле идет, да такое, что глазом не окинешь…
– Ну, вона чем утешил! – недовольно проворчал старик. – С такими вестями и бежать сломя голову не стоило!
– Да погоди, дяденька, не все еще сказал, – прервал его Федор. – На опушке-то изобка стоит, а в изобке кто-то живет, дым курится…
– А-а, вот это – дело! – заволновались челядинцы. – Молодец, Федюшка! Боярышню нашу, раскрасавицу писаную, к теплу пристроить можно… Все не под небесами ждать ей придется.
Ганночку все близкие к ней и ее отцу – вся челядь, вся дворня – любили. Ко всем была ласкова молодая девушка, для всех находилось у нее доброе слово, и ради этого все были готовы пойти за свою любимицу не только в огонь, но и в самое пекло.
Поэтому и теперь известие, принесенное Федюшкой, обрадовало всех этих людей, сильно встревоженных тем, что любимицу-боярышню на время поисков подмоги пришлось бы оставить в возке неизвестно на сколько времени.
– И хвалить, дяденька, не нужно, – рассыпался Федюшка, – что приметил, то и говорю…
– За то хвалят, что догадлив ты, парень, вот что! – высказал новую похвалу старик. – Мы вот тут на одном месте топчемся, а ты, недолго думая, слетал, осмотрел все и нас на новые мысли наводишь.
– Да ты что там, Серега, балясы точишь? – раздался со стороны возка сердитый оклик старухи-мамки. – Ты бы лучше дело делал, а наговориться и после успеешь… Ежели есть поблизости какое ни на есть жилье, так Ганночка да я и пешком туда доберемся…
Мамка и Ганночка, заслышавшие радостные крики, сами выбрались из возка и теперь подходили к кучке холопов. Те почтительно расступились перед дочерью своего господина.