Царица Прасковья

Переходная эпоха, пережитая Россией накануне реформ Петра I и в его царствование, в высшей степени любопытна для нас в смысле уяснения как предыдущего, так и последующего периодов русской истории. Московский период, длившийся целые века, выработал своеобразные, строго определенные формы общественной жизни, настолько определенные, что они не раз давали повод к толкам, как со стороны иностранцев, так и наших историков, о неподвижности и застое в тогдашнем русском обществе. Между тем такого застоя не было и быть не могло; но то, что создалось веками, при естественном ходе событий, могло пересоздаться только веками. Строго определенные формы общежития, в связи с самовластием правления в допетровской России, преобладанием обрядности в религии и народном быте, при отсутствии образованности, заковали русскую жизнь тяжелыми путами, не давали никакого простора личности — и личностей мы почти не видим в русском обществе до Петра I; они появляются почти только из среды духовенства как самого образованного и нравственно наименее подавленного класса. Гнет правительственный

и общественный не мог благотворно отразиться на народной нравственности, и тем более на русской женщине, заключенной в тереме, бездеятельной и рабски подчиненной с детства до могилы. Отсутствие честности, лень, грубость, откровенное проявление всякого рода пороков поражали иностранцев, посещавших в то время Россию, побуждали их клеймить своими беспощадными приговорами все русское общество, клеймить огулом, так как личность и в этом случае мало или вовсе не выделялась из массы.

Брожение, началось в период детства Петра; слабость правительства открыла простор личности: на сцену выступают вожаки стрелецкого и раскольничьего движения, выступает царевна Софья. С воцарением Петра опять усиливается самовластие правительства, и даже более прежнего. Но Петр рядом с этим уничтожает другой гнет, связывавший русское общество, — гнет старинного склада московской жизни. Прекращается замкнутость семьи: Петр заставляет бояр выступить из своих дворов, обнесенных заборами, где они жили полновластными господами над семьей и многочисленною челядью; Петр выводит из терема жен и дочерей боярских, побуждает их принять деятельное участие в общественной жизни. Беспощадно преследует царь ханжество, внешнее соблюдение бесчисленных обрядов религиозных и домашних, преследует старую русскую одежду, бороды… Русскому человеку волей-неволей пришлось выйти поодиночке, проявить себя в том или другом отношении, — и перед нами открывается неожиданно, как бы чудом, целый ряд личностей, людей с определенными характерами и стремлениями. Одни, более решительные, не задумываясь, пошли за Преобразователем на пути нововведений, быстро усвоили приемы европейской жизни и, сознавая пользу образования, учились сами и учили своих детей. Другие упорно держались старины, отстаивали ее всеми способами, не шли ни на какие уступки, ненавидели Петра и его преобразования, считая их греховными, готовы были пострадать из-за дорогой старины, пожертвовать из-за нее имуществом, жизнью. Резко обозначились оба направления; сам Петр, при его решительном характере, не знал полумер, ни перед чем не останавливался, когда преследовал свои цели, жестоко и самовластно расправлялся с ослушниками. Однако не у всех хватало силы воли разорвать с прошлым или смело отстаивать старое. Был еще разряд людей, — и таких оказалось большинство, — которые не склонялись явно ни на ту, ни на другую сторону и старались угодить обеим. Этот способ действий, по-видимому самый легкий, представлял не мало трудностей в эпоху преобразований, эпоху ломки всякого рода в государственной и общественной жизни. Надо было иметь много ума и изворотливости, понимания людей и обстоятельств, чтобы не сделать или не сказать чего-либо неуместного, не изменить себе, чтобы до конца сохранить свое достоинство и положение. Все эти трудности особенно были сильны для людей, близких к Петру и каждый шаг которых был, так сказать, на виду. Но и возле Петра были подобные люди, и между ними особенно выдается личность царицы Прасковьи Федоровны, вдовы царя Ивана Алексеевича, брата Петра Алексеевича, и матери будущей императрицы Анны Ивановны.

Прасковья Федоровна, вступив в царскую семью, сразу подчинилась всем требованиям нового положения; зоркий глаз народа, следивший за каждым шагом царской семьи, не подметил за новой царицей ни малейшего отступления от принятых обычаев, что не раз случалось с Натальей Кирилловной, матерью Петра, и с царевной Софьей. Весьма ловко держала себя Прасковья Федоровна среди дворцовых интриг, разыгравшихся страстей, ничем не раздражала сестер и теток своего супруга, умела неизменно ладить с ними. Но переменились обстоятельства; перевес оказался на стороне Петра — и царица перешла на его сторону, прервала всякие сношения с заключенными им его сестрами, не входила ни в какие козни. Будучи женщиной старых понятий, старого образа жизни, привычек, религиозная по-старинному, она постоянно умудрялась угождать Петру путем целого ряда уступок, быстрым исполнением его воли, заискиванием у людей, пользующихся его расположением. Петр любил и уважал невестку, по-своему заботился о ней и ее дочерях. Однако хорошие отношения к Петру и Екатерине не мешали Прасковье Федоровне искать дружбы и в другом лагере: она на всякий случай обходилась ласково с загнанным царевичем Алексеем, так что тот считал ее в числе своих сторонников. Прасковья Федоровна не думала, однако, переходить на его сторону, потому что, в смысле убеждений, для нее была безразлична та или другая сторона, лишь бы ей хорошо жилось, была бы польза ей или для ее дочерей.

Само собою разумеется, что для характеристик и биографий всего любопытнее яркие, резко очерченные личности, и они всего чаще избираются историками; но рядом с этим нельзя упускать из виду и типы более обыденных людей вроде царицы Прасковьи Федоровны. Их жизнь как представителей наибольшей массы общества имеет несомненный интерес и значение и, конечно, лучше всего может служить для наглядного изображения общественной жизни в известный пережитый обществом момент.

Очерк жизни царицы Прасковьи был написан нами в 1861 г., преимущественно на основании мало или вовсе не известных тогда источников, и тогда же вышел в двух изданиях: в журнале М. М. и Ф. М. Достоевских «Время» 1861 г. кн. 2, 3, 4 и 5 и в отдельных оттисках.

С 1861 г., как известно, изучение русской истории, и преимущественно новой, сделало значительные успехи. Исторические

повременные издания, как «Русская Старина» и другие, представили на своих страницах множество данных по отношению к отечественной истории двух последних веков.

По отношению, однако, к предмету нашего труда — новые материалы представили совершенно отрывочные подробности, не столько касающиеся отдельных фактов и личности самой царицы Прасковьи, сколько бытовой и нравоописательной стороны Петровской эпохи; тем не менее, благодаря этим данным, получилась возможность восполнить наш очерк, двадцать два года тому назад составленный, несколькими новыми подробностями, освещающими ту среду, в которой прожила столь типическая представительница русской женщины конца XVII и первой четверти XVIII века, каковою вполне является царица Прасковья Федоровна.

30 марта 1883 г.

Mux. Семевский

По мере того, как рос и мужал царь Петр, правительница царевна Софья Алексеевна яснее и яснее видела непрочность своего положения; в тайных советах с князем Василием Голицыным она тщательно обдумывала план удержания за собой господства над братьями и власти над Россией.

Мысль об удалении Петра от престола, даже об убиении царственного юноши, рано стала туманить голову сестры; не раз сообщала она об этом своему фавориту, но князь Василий Васильевич благоразумно удерживал ее от преступления, а для упрочения на ее главе короны предложил женить Ивана Алексеевича. Царь Иван был от природы скорбен главою (т. е. слабоумен), косноязычен, страдал цингой; полуслепой, с трудом подымал свои длинные веки, и на восемнадцатом году от рождения, расслабленный, обремененный немощью духа и тела, служил предметом сожаления и даже насмешек бояр, его окружавших. Жених он был плохой, но, весь во власти царевны Софьи, он не противился ее желанию.

Греческий историк Феодози говорит, что брак Ивана был задуман князем Голицыным, который, считая насильственные меры против Петра крайне опасными, советовал Софье: «Царя Иоанна женить, и когда он сына получит, кой натурально имеет быть наследником отца своего, то не трудно сделаться может, что Петр принужден будет принять чин монашеский, а она, Софья, опять за малолетством сына Иоаннова, пребудет в том-же достоинстве, которое она желает…» Затем Феодози добавляет, что «хотя Царь Иоанн сперва к тому (браку) никакой склонности не оказывал, однако не был он в состоянии противиться хотению сестры своей» [1] .

Жених был готов, дело было за невестой. По обычаю священной старины, в царские терема свезли дочерей высшей московской аристократии. Засуетились их родители, закипели страсти придворных честолюбцев, немощи и скорбь главы Ивана были забыты; все ждали его выбора. Был ли он заранее решен Софьей или представлялся на произвол жениха — неизвестно; как бы то ни было, но в толпе юных боярышень подслеповатые очи Ивана остановились на круглолицей, полной Прасковье Салтыковой.

Подобные выборы невест, по рассказам иноземцев, бывали прежде гораздо сложнее: боярышням, свезенным на выборку, отводили покои, каждой отдельно; угощали всех за одним столом, увеселяли разными забавами. Царь присматривался к ним, прислушивался к их беседам, заговаривал сам, осматривал по ночам, кто как спит — спокойно или беспокойно, и, наконец, воспылав страстию, отдавал избранной платок и перстень, а остальных щедро одаривал платьями и разными вещами, затем распускал по домам. На этот раз воля Софьи и немощь Ивана упростили дело, и двадцатилетняя Прасковья, без дальнейших испытаний, была наречена невестой восемнадцатилетнего царя Ивана (он род. 28 августа 1666 г.).

Впрочем, если верить портрету, «скомпонованному» по портрету, хранящемуся в московском Новоспасском монастыре, то невеста Ивана была высока, стройна, полна; длинные волосы густыми косами ниспадали на круглые плечи; круглый подбородок, ямки на щеках, косички, красиво завитые на невысоком лбу, — все это представляло личность интересную, веселую и очень миловидную [2] .

Свадьба совершена была со всеми церемониями, которыми обыкновенно сопровождались подобные торжества.

8 января 1684 г., накануне венчания, был у царя стол для бояр, боярынь, родственников отца и невесты. Иван с Прасковьей сидели за особым столом. Царский духовник, протопоп, благословив жениха и невесту, велел им поцеловаться, а бояре и боярыни поднялись с поздравлениями; после стола невеста отпущена домой, и гости разъехались.

9 января 1684 г., в среду, царь Иван провел все утро в соборах; отслужил молебен; на гробах державных предков отравил пенье, приложился к святыням и просил у патриарха благословенья на брачную жизнь.