Царица Тамара

Гамсун Кнут

Царица. А мн кажется, что въ самомъ-то главномъ я и уступила. Князь Георгій въ опасности, и я не спасла его.

Игуменъ. Въ великій день, который скоро придетъ, не будетъ спрошено о человк, котораго ты могла спасти, а o вр, которой ты служишь.

Священникъ. Гмъ!.. Я съ этимъ не совсмъ согласенъ.

Царица. И я тоже. Ты не знаешь мры, благочестивый отецъ; теб хочется только, чтобы я отвчала на силу силой — и допустила бы погибнуть моего супруга. Почему ты не хочешь сегодня допустить моего счастья? Разв

каждый день я ликую? Радостью наполнилъ меня супругъ мой — онъ написалъ это письмо, и дивно хорошо и мягко стало на сердц у меня. Радость, какъ алый огонекъ, трепещетъ въ груди моей. Молчи, игуменъ. Когда онъ придетъ — я буду цловать его и на тысячу ладовъ выказывать ему любовь мою. На вс лады, какъ только можно выдумать, и всю мою жизнь! Я уже не обращусь къ теб, игуменъ. Устала я холодно смотрть на князя Георгія — потому что я люблю его; и ты уже не заставишь меня больше…

Игуменъ. И ты думаешь, что онъ бы посмлъ притти съ войскомъ? Онъ видится теб, женщина, на кон, бурный и гршный, и твое сердце бьется.

Царица. Не знаю я, что бы онъ посмлъ. И никто изъ насъ не знаетъ. Онъ, можетъ быть, и не ршился бы, хотя это былъ и великій планъ.

Игуменъ. Но все-таки онъ не проситъ у тебя милости.

Царица. Ты не понимаешь, игуменъ. Тоска въ письм его, и не милость моя нужна ему. Для тебя ея было бы достаточно, и для тебя, священникъ, да и для меня самой, а для него не довольно милости. Съ непокрытой головой идетъ онъ къ моимъ врагамъ — и проситъ смерти. И въ этомъ-то письм сегодня радость моя, — а онъ, бдный, не понимаетъ этого! Только одно онъ знаетъ — что идетъ противъ великой несправедливости… Воины, достаньте тло хана изъ погреба. Гетманъ съ солдатами уходитъ.

Царица идетъ ко второму входу, зоветъ. Мецеду.

Игуменъ испуганно. Что ты хочешь сдлать, царица?

Царица. Спасти его. Разв ты не понимаешь? Спасти его. Входить Мецеду.

Царица. Мецеду, сейчасъ мы украсимъ одръ хана, пойдите вс за красными розами и густо уберите ими гробъ. Возьмите вс красныя розы, что есть въ саду! Ты поняла, Мецеду? А потомъ позови всхъ музыкантовъ и танцовщицъ, потому что прибудетъ князь Георгій. Мецеду уходитъ.

Игуменъ, потрясенный. Я вижу, что у меня больше будетъ дла среди твоихъ новыхъ подданныхъ въ Карс.

Царица. Ты хочешь туда? Зачмъ ты хочешь туда?

Игуменъ. Здсь дло не идетъ. Долгіе годы работалъ я надъ тобой — и все-таки христіанство твое не свтитъ и не сіяетъ. Если въ томъ моя вина — да проститъ мн Господь.

Царица. Ты утомился, благочестивый отецъ, отдохни.

Игуменъ. При каждомъ случа ты думаешь: «Такъ поступаетъ калифъ! Такъ калифъ не поступаетъ!» Когда ты хочешь веселиться — ты зовешь танцовщицъ, ибо такъ поступаетъ калифъ. А какъ поступаетъ царь московскій? До этого теб нтъ дла.

Царица. Царь московскій? Когда онъ хочетъ веселиться — онъ пьетъ.

Игуменъ. А все-таки его вра истинная.

Цaрица. Потому-то

я и принимаю его пословъ съ тми же почестями, что и пословъ калифа. Иначе онъ былъ бы недостоинъ этого.

Гетманъ и солдаты вносятъ гробъ безъ крышки; онъ весь покрытъ златотканымъ покрываломъ. Покрывало безъ надписей.

Царица. Поставьте гробъ сюда. Указываетъ.

Игуменъ. А потомъ еще позовите язычницу Фатиму.

Царица. Потому что она помогла мн и спасла моего мужа и моего сына. Кром того, я призываю ее, чтобы обратить ее, вдь ты знаешь.

Игуменъ. И ты думаешь, это теб удастся? Ужъ я знаю, что знаю. Ибо Фатима какъ желзо.

Царица. Хорошо. И я какъ желзо. Нетерпливо. Иди на отдыхъ, благочестивый отецъ, теб это необходимо. Ты хочешь хать въ Карсъ?

Игуменъ. Ты, значитъ, разршаешь? Да воздастъ теб Господь. Я сумю и тамъ исполнить долгъ мой и быть твердымъ.

Царица. Только возвращайся, игуменъ. Если только захочешь — поскоре. Иди съ Богомъ.

Игуменъ. На прощанье еще одно слово, царица. Тамъ, въ Товин — люди. И за каждую душу, что умретъ, прежде чмъ ты обратишь ее — ты должна будешь дать отвтъ. Ибо теперь въ твоихъ рукахъ возможность. Уходитъ.

Входятъ много двушекъ съ Георгіемъ и Русуданъ; вс он несутъ красные цвты и принимаются убирать гробъ.

Царица тихо. Какой онъ суровый, игуменъ.

Священникъ хлопаетъ себя по лбу. Я вдь сказалъ — онъ безумный.

Царица. Нтъ, священникъ, надо хорошо говорить о старик. Онъ лучше насъ. День и ночь онъ молится за насъ и не спитъ. Онъ похожъ на тнь. Идетъ къ гробу. Вотъ хорошо, двушки; украсьте гробъ, какъ только можете лучше, покройте его розами.

Гетману. Сумешь ли ты свезти гробъ въ горы и снова отыскать товинцевъ?

Гетманъ. Да, царица. Товинцы найдутъ меня.

Царица. Зови ихъ, если они не найдутъ тебя, и попроси ихъ притти… Пойдемъ, дти, принарядимся, вашъ отецъ придетъ.

Священникъ вслдъ цариц. Ты бы могла дать игумену лошадь. Онъ похожъ на тнь, ему не дойти до Карса.

Царица. Да, лошадь. Дай ему лошадь и слугу, священникъ. Пойди, распорядись.

Уходитъ съ Георгіемъ и Русуданъ во второй ходъ. Священникъ выходитъ въ глубину сцены.

Юаната. Посмотрите-ка на воина, — хотя бы взглядъ на насъ кинулъ.

Мецеду. Молчи, Юаната. Это доблестный воинъ, это посланникъ царицы.

Юаната. Не улыбнешься ли ты, доблестный воинъ?

Гетманъ. Не улыбнусь ли? Теперь — нтъ.

Юаната. Пойди, помоги намъ.

Гетманъ. Мн этого нельзя.

Юаната. Почему нельзя?

Гетманъ. Потому что царь мн не приказывалъ.

Юаната, смясь. Царь — да она забыла. Ужъ почти что забыла.