Царские врата
Шрифт:
И всё продолжал смотреть на себя в зеркало, ожидая, когда раздастся выстрел. Очень хотелось поскорее со всем покончить, но палец на спусковом курке медлил. Мне казалось, что Павел с портрета тоже смотрит на меня. Следит за моею рукою. И предостерегает. Я почти физически ощущал его взгляд и слышал голос: остановись! Мне было невыносимо видеть его.
— Ну что ты глядишь? — громко произнес я и выстрелил.
Пуля вошла в грудь. Пробила холст и застряла где-то в стенке. Я выскочил из комнаты, схватил с вешалки куртку, а пистолет сунул в карман. Женя пыталась остановить меня, что-то кричала, но я оттолкнул ее и выбежал вон.
— У него пистолет! — услышал я за спиной голос сестры. — Не отпускайте его!
Но меня теперь вряд ли что-либо могло задержать. Я кубарем скатился вниз, помчался по улице. Отдышался только около метро. И пошел спокойнее. План у меня уже был, четкий. Я знал, в кого надо выстрелить. Сделать то, что решил. Не откладывая, сейчас. Я должен доказать и себе, и другим, что в мире есть высшая справедливость. Она меня направляет, я верил в это. Почему я принял на себя роль судьи и палача? Не знаю.
Я доехал до Беговой, подошел к подъезду многоэтажного дома. Нажал на кнопку домофона. Мне ответила родственница-прислуга Бориса Львовича.
— Это я, Коля Нефёдов, помните? — сказал я. — Где сам-то?
— А его еще нет, обещал через полчаса подъехать, — отозвалась она. — Ты поднимайся.
— Нет, я тут подожду.
Я отошел ближе к арке и занял позицию. Именно через эту арку должен въехать «мерседес» Бориса Львовича. До подъезда — несколько шагов. Шофер-охранник наверняка останется в машине, а Борис Львович выйдет. Он увидит меня, и я пойду ему навстречу. Тогда это и произойдет, главное, подойти близко.
Во дворе играли ребятишки, гоняли мяч. Две молодые мамы с колясками о чем-то весело балабонили. Прошел старик, опираясь на палку, еле волоча ногу. В беседке сидели три мужика, видимо, распивали. Тетка что-то прокричала другой женщине, но я не понял. Мысли были совсем другим заняты. Ко мне прилетел мяч, и я пнул его обратно, детям. Всё это вокруг скоро оборвется, наполнится другим шумом, криками. Мир на секунду замрет, а потом все потечет по-прежнему. Будут иные люди, иные времена, но ничего не изменится. И опять будет Павел, и будет Борис Львович. А я? Конечно, и я буду, только в другом обличье. Лучше или хуже, не важно, но останусь. Потому что мир повторим. И в этом его самая главная тайна.
… «Мерседес» въехал через арку и остановился около подъезда, как я и рассчитывал. Борис Львович вышел из машины, увидел меня, приветливо помахал рукой. У него было хорошее настроение.
— Я рад, что ты приехал, — оказал он. — Нам надо о многом поговорить.
— Конечно, — сказал я.
Тут он увидел направленный на него пистолет.
— Зачем? — успел сказать Борис Львович и дернулся вбок, я нажал на курок, но что-то не сработало, осечка. Он схватил меня за руку, вывернул ее и выхватил пистолет.
Мы оба тяжело дышали, стоя друг перед другом. Из «мерседеса» выскочил шофер-охранник, но Борис Львович махнул ему, чтобы тот остановился.
— Зачем? — повторил Борис Львович, пряча пистолет в карман. — Эх, ты! Ничего-то вы в России не можете, даже убить по-настоящему.
Затем вдруг добавил, с каким-то значением в голосе:
— Но ты хотя бы попытался…
Я повернулся и пошел прочь. Сердце в груди разрывалось.
Эпилог
Уже полгода, как Татьяна Павловна бомжует, лишившись
Как-то раз ее встретил Заболотный, подал милостыню, спросил:
— Помнешь ли хоть Колю Нефёдова? Умер.
Татьяна Павловна лишь засмеялась в ответ, вертя в руках денежку.
А у Коли Нефёдова действительно был обширный инфаркт с клинической смертью. Случилось это сразу же после похорон отца, на поминках. Собралось мало людей: Евгения Федоровна, одна ее подруга, двое соседей, доктор Фицгерберт, Меркулов и сам Коля. Он все молчал, потом хотел что-то произнести и упал. Юрий Петрович первым к нему бросился и попытался сделать всё, что мог. Затем «скорая» приехала, увезла.
Евгения Фёдоровна родила ребенка в конце февраля. Зимний получился мальчик, крепенький. Не нарадуешься. Она его одна воспитывает, назвала Фёдором, в честь отца. Крестили мальчика в церкви Ильи-пророка, что неподалеку от Преображенской площади. Крестными у Фёдора Меркулов и та подруга, с поминок. Что же еще-то случилось за это время? Уж обо всем по порядку.
Атаман Колдобин почему-то сбрил свои роскошные казачьи усы. Говорят, потому что новая его молодая супруга, шестая по счету, так потребовала. А без усов какой ты атаман? По этой ли или по какой другой причине, но он и поста лишился, выбрали на казачьем круге верховным другого, посноровистей, с усами. Теперь Алексей Романович Колдобин какие-то новые прожекты осуществляет, с космосом связанные. Всё никак не угомонится.
А вот Петр Григорьевич Иерусалимский обнаружил в горной цепи Алтая истинного спасителя Отечества. Всё по его приметам сошлось: и звать прощелыгу Алексеем, и волос белый, и шрам на щеке в виде креста, как в пророчестве сказывалось. Он его в Москву привез, пестует. Власа-то одноглазого прогнал, сейчас Алексеи этот дармовой кагор трескает. Нравится.
С отцом Кассианом всё ясно, печать свою знаменитую он каждому члену новой партии и новой церкви на лоб ставит, а что же касается Заболотного, то тот очень хорошо устроился, сосет всех «маток» подряд и не бедствует. Договорился с кем надо, что даже сан скоро получит. Правда, от зарубежной церкви. Сейчас он в трехкомнатной квартире княгини Марья Гавриловны один проживает. Сеню-то в тюрьму посадили.
А вышла дурная история. Играл Сеня с княгинюшкой в карты, на что-то озлился да и ткнул чем-то её Высочество в глаз. То ли вилкой, то ли карандашом. И рана-то пустяшная была, но Марья Гавриловна вдруг от неожиданности или от подобного гадкого вероломства в одночасье скончалась. Но завещание было уже на Мишаню Заболотного написано. Так всё и сладилось.
Филипп Данилович Котиков будет баллотироваться в Государственную Думу. Пройдет несомненно. Евгения Федоровна, кстати, решила его портрет писать, Меркулов посоветовал, А сам скульптор делает художественную группу русских святых. Получается очень хорошо.