Царское дело

Сухов Евгений Евгеньевич

Тихо и осторожно, едва ли не на цыпочках, он прошел холл, оглядываясь по сторонам, и стал судорожно подниматься по ступеням на второй этаж, дабы скорее покинуть просматриваемое от двери пространство. Свернув на первой лестничной площадке влево, Александр немного успокоился, поскольку от входной двери его уже не было видно, и на вторую площадку поднялся уже без особой опаски и дрожи в ногах.

На площадку выходила одна стеклянная дверь, за которой начинался коридор с палатами больных. Он осторожно заглянул в нее: вроде никого, открыл и тихо вошел. Все двери палат, как и положено в ночное время, были закрыты.

Мягко

ступая, Кара двинулся по коридору, едва освещенному керосиновой лампой, что стояла на столе дежурной сестры-нянечки. Стол находился посередине коридора, наискосок от палаты, где лежала Ядвига. Стул, что стоял возле стола, если не считать плоской подушечки, лежавшей на сиденье, был пуст. На какое-то мгновение в его голову закралась мысль, что как-то просто все получается: и дверь в клинику оказалась открытой, и на входе его никто не увидел, и больничный коридор пуст. Мысль была тревожной, словно некто, покровительствующий Александру, давал предупредительный сигнал: осторожно, впереди опасность. А потом он услышал говор, сбивший его с этой мысли. За одной из дверей переговаривались двое: мужчина и женщина. Голос мужчины был игрив, а женский – кокетлив. Кажется, мужчина о чем-то уговаривал женщину, но та пока не соглашалась, скорее всего, для вида. А потом мужчина замолчал, а женщина захихикала…

Ясно… Вот почему ему никто не встретился. Сторож и нянечка уединились в пустой палате для интимной беседы или для чего-то более серьезного, что обычно следует после игривых бесед. Что ж, возможно, ему пока просто везет…

Александр прошел мимо стола, сделал еще несколько шагов и замер перед дверью, за которой была палата Ядвиги.

Ну, вот он и дошел. Теперь остается сделать самое главное, а потом уйти незамеченным и неслышным. Это значит, следует проделать все тихо, без шума…

Александр снова потрогал лежащий в кармане нож.

Впрочем, нож не подойдет, а вот подушка…

Кара медленно приоткрыл дверь и вошел. Потом плотно притворил дверь и огляделся. Палата была небольшой, если не сказать, крохотной, всего на одну койку. Она стояла в углу, возле единственного окна, занавешенного тяжелой шторой. Кажется, в его последний приход этой шторы не было. Может, ее повесили для того, чтобы не дуло от окна, ведь осенние ночи уже довольно прохладные?

Сначала Александр хотел, было, отодвинуть штору, чтобы в палате стало немного светлее, но потом раздумал: лишний свет ему ни к чему, с тем, что он задумал, лучше справляться без света.

Он подождал, пока глаза начнут более ясно различать предметы, и подошел вплотную к кровати Ядвиги. Девочка лежала на спине, глаза ее были закрыты. Выражение лица было таким же, как всегда, когда Александр приходил в ее комнату пожелать спокойной ночи и заставал ее уже спящей. Боже, как давно это было! В какой-то иной, прошлой жизни, в которую ему уже нет возврата. Тогда еще все были живы…

«Надо идти до конца…»

Александр сжал зубы, наклонился и резко выдернул подушку из-под головы Ядвиги. Мгновения хватило на то, чтобы глаза девочки открылись. Они встретились взглядом, и Кара успел увидеть в глазах Елички ужас и мольбу. Но отступать было уже некуда. Скривившись и сделавшись похожим на зверя, загнанного в угол, он набросил подушку на лицо беспомощной девочки и навалился на нее всем телом…

– А ты купился, гаденыш, –

вдруг совсем близко раздался чей-то мужской голос.

Если бы прогремел гром или разверзлась под ногами земля, и то Александр был бы поражен намного меньше, нежели услышав этот голос. Он тотчас узнал его. Голос этот принадлежал судебному следователю по наиважнейшим делам…

Кара повернул голову и увидел выходящего из-за штор Воловцова. В следующее мгновение Александра отбросило от кровати сильным толчком в грудь, а потом Иван Федорович убрал подушку с лица Ядвиги и, приподняв ее голову, положил подушку на место.

– Теперь можешь не беспокоиться, – мягко произнес он, глядя на девочку. – И постарайся уснуть…

Лицо Елички прояснилось, и она закрыла глаза. Боже, она и правда все поняла!

А Иван Федорович повернулся к застывшему, как восковая фигура, Александру:

– Знаешь, у меня было одно дело несколько лет назад… – глухо произнес он. – Трое мужиков, напившись, убили мальчика по имени Коля и отняли у него руку. Отрезали… У воров говорят, если отнять руку у невинного и еще живого ребенка, то эта рука будет оберегать их потом от разных бед и станет позволять им воровать беспрепятственно и безнаказанно. В общем-то, мальчик попал к ним случайно, в чем виноват был его родной дядя. Если бы он не попался и Коля сам не напросился прокатиться, с ним ничего бы такого не случилось… Так вот, эти сволочи, негодяи и упыри по сравнению с тобой – просто рядовые пьяные подлюги. А ты, Кара, такая мерзость, каковой мне еще не приходилось видывать…

– Вы ничего не докажете, – севшим голосом скорее прошипел, нежели произнес Александр. Даже в темноте было видно, что его трясет. От злобы, ненависти и еще чего-то такого, чему не доставало слов. – Мало ли зачем я пришел ночью в клинику? Свидетелей-то у вас нет…

– Как это нет? Есть свидетели! – раздалось от двери. – И даже двое…

Александр резко обернулся: на пороге палаты стоял начальник отделения сыскной полиции Лебедев, а из-за его плеча испуганно выглядывала сестра-нянечка. И даже в тусклом свете коридора было видно, как блестят от слез и возмущения ее глаза…

Кара опустил голову.

Все… Конец пути… Дальше, и правда, идти некуда…

Глава 18

Когда перестают болеть зубы, или Осень – это сезон дождей

– Поздравляю! – Председатель департамента уголовных дел судебной палаты статский советник Геннадий Никифорович Радченко с удовольствием пожал руку Ивану Федоровичу. – Блестящее завершение дела! Я уже написал рапорт о представлении вас к ордену Станислава Второй степени. Надеюсь, его превосходительство господин Завадский ничего не будет иметь против такого решения и даст рапорту ход.

– Я тоже надеюсь, – улыбнулся Воловцов. – Благодарю вас.

– А эта младшая дочь Алоизия Осиповича… Она что, действительно пошла на поправку? – спросил Радченко.

– К сожалению, нет, – ответил Иван Федорович. – Но мне кажется, что с ней не все так безнадежно…

– Дай бог, дай бог! Что ж, еще раз поздравляю вас, Иван Федорович. Надо полагать, суд вынесет этому ублюдку надлежащий вердикт…

– Смею надеяться, – произнес Воловцов, уже готовясь к тому, что ему будет поручено новое дело. У Радченко так не бывало, чтобы чиновник находился не у дел…