Царское дело
Шрифт:
— Ничего пока, боярин! Крышами закрыто все. А внизу народ бежит.
— Здесь на помост есть дверь, на гульбище! — воскликнул Ададуров. — Маркел, чего расселся? Дверь на зиму забитая. Открой!
Маркел встал и шагнул к двери. Ададуров кинулся за ним. Вместе они начали рвать дверь. За окном опять стреляли.
— Наши пришли, зарецкие! — радостно приговаривал Ададуров, дергая за ручку двери. — Девять полков — не шутка!
Дверь с противным скрипом растворилась, за ней был помост, весь занесенный грязным снегом и по краям покрытый наледью. Ададуров, Маркел, Годунов и следом за ними Ефрем выбежали на помост. Оттуда было видно все как на ладони — вон открытые Никольские ворота, а из них валом валили
— Аристарховы идут! — радостно воскликнул Годунов.
— А вон Лука Иванович! — прибавил Ададуров. — На аргамаке, слева.
— Вижу! — весело воскликнул Годунов. — А вон и Степан! — и, перегнувшись через перила, указал вниз.
Там и в самом деле шли стрельцы в белых кафтанах, а впереди них ехал Степан. Степан размахивал посохом и что-то выкрикивал, но, что именно, нельзя было понять, потому что шум в Кремле был просто невообразимый. Везде было полно стрельцов в разноцветных кафтанах, и все они валили дальше, к Архангельскому собору и главному, так называемому Золотому крыльцу.
— Ох, ты, Господи! — воскликнул Годунов. — Хватит глазеть, Федор! Нас там ждут!
И он, развернувшись, широким шагом пошел с помоста через горницу и дальше сразу в дверь. За ним так же спешно пошел Ададуров. Но, правда, перед тем, как выйти, он посмотрел на Маркела, радостно заулыбался и сказал:
— В рубашке ты родился, вот что! Но мы с тобой еще поговорим…
И вышел. Маркел стоял, не зная, что и думать. Ефрем улыбнулся и сказал:
— А он прав. Замучил бы я тебя насмерть. Я по Годунову это сразу понял. Если он вот так руки складывает, то это мне знак, что надо строго. Ну да теперь не до тебя, конечно, — прибавил он уже без всякого довольства. — Дело же какое собирается! Государя будут хоронить. И другого выбирать. Видишь, сколько их пришло? И все они будут кричать за Федора. А за Димитрия кому кричать?
Маркел глянул вниз. И в самом деле, подумал он, красных кафтанов первого полка нигде не видно.
Вдруг где-то далеко опять послышалась стрельба.
— А это уже от Бельского, — сказал Ефрем. — Обложили его там, как медведя в берлоге. А он отбивается. Ну да недолго ему это. Снимут с него шкуру! А пока не снимут, про тебя не вспомнят. Поэтому иди-ка ты сейчас домой, выпей шкалик, прочти Отче наш и ложись передохни. И Бог тебе в помощь!
Маркел ничего на это не ответил, а медленно вернулся в горницу, медленно подобрал с пола шапку, так же медленно ее надел и вышел — тоже медленно.
54
В переходах было шумно: бегали какие-то люди, хлопали двери. Из-за дверей слышались громкие голоса — где радостные, где недовольные.
На внутреннем государевом дворе было еще шумней. Там, кроме дворни, толклись немало стрельцов в самого разного цвета кафтанах. Были среди них и красные. Это, наверное, из тех, которые переметнулись к Годунову. Маркел шел дальше, к Куретным воротам.
Они стояли, распахнутые настежь, стражи возле них никакой видно не было. Маркел вышел на улицу и увидел, что и князя Семена ворота тоже стоят открытые и в них входят стрельцы в черных шубных кафтанах. Еще один зарецкий полк, подумал Маркел, глядя на них. И вошел следом за ними.
На князя Семена переднем дворе и без того уже было немало стрельцов. Они стояли несколькими кучами и ждали приказа. Полезут через тын, на Бельского, предположил Маркел и тут же отметил, что на княжеском крыльце стоят княжьи сторожа и их вдвое больше обычного. Старшим над ними был Мартын, княжий дворский. Мартын держал в руке саблю и очень подозрительно поглядывал на стрельцов. На Маркела он смотреть не стал. Маркел пошел дальше.
На заднем княжьем дворе было тихо, только в его дальнем углу, возле поленниц, стояла куча стрельцов в синих кафтанах,
— Бог в помощь!
Маркел ответил ей так же. Тогда она продолжила:
— Небось голодный? Хоть бы зашел когда. Я бы тебя пирогом угостила. Ты какие любишь? Сладкие? Горячие? — и еще шире улыбнулась.
Маркел, не зная, что ответить, покраснел, пожал плечами и пошел дальше. Демьяниха вслед ему крикнула:
— Тьфу! Да чтобы ты подох, скотина!
Маркел, не обернувшись, пошел дальше. А стрельцы пошли к поленницам. Сейчас они на тын полезут, подумал Маркел, не зря же они взяли с собой лестницу.
Но тут от тына, из-за дров, послышалась стрельба. Стрельцы вначале растерялись, а после кинулись вперед и скрылись за дровами. Стрельба утихла.
Маркел поднялся к себе на помост, подошел к Параскиной двери и прислушался. За дверью было тихо. Маркел постучал. Никто не отозвался. Тогда Маркел прошел дальше, зашел к себе и осмотрелся. В горнице было сумрачно. И дух стоял тяжелый, нежилой. Маркел снял шапку, подошел к божнице, поправил лампадки. Прочел Отче наш. Вспомнил Ефрема и подумал, что осталось еще выпить шкалик и можно ложиться. Но пить не хотелось. Тогда Маркел собрал остатки дров, сложил их в печь и поджег. После зажег лучину. Стало немного веселей. Маркел сел с краю стола и начал осматриваться так, как будто он там в первый раз. А что, подумал Маркел, а ведь он тут почти не бывает, все в каких-то делах, и стал смотреть на дяди-Трофимов ковер возле дальней, запечатанной двери. На ковре висели сабли, пищаль и два пистоля. Маркел подошел к ковру, начал рассматривать пистоли, но руками их не трогал. Редкая вещь — пистоль, дорогая, с уважением думал Маркел, где дядя Трофим их взял? А что за дверью? Маркел стал рассматривать печати на двери. На них, как и на его овчинке, был орел. Маркел вздохнул, вернулся к лавке, снял шубу и скрутил ее, положил в изголовье и лег.
В печи потрескивал огонь, где-то вдалеке, в стороне Бельского, стреляли, но не очень яро. Маркел вдруг подумал: а зачем Бельский царя отравил? Боялся, что тот его прогонит, заведет себе новых любимых слуг? Но убить царя — это еще как-то понятно, хозяев частенько не любят и затевают против них лихое. Но вот зачем было лопаря убивать? И как это лопарь, такой ловкий, вдруг им поддался? Или он нарочно дал себя убить? А что! Не хотел он обратно домой возвращаться, в глушь эту, вот и подумал: а что, а пусть убивают, все равно меня нельзя убить, а можно только зарезать! И его зарезали. А так он жив. И ему хорошо! Теперь он будет здесь, в царевом дворце, жить вечно. Вот житуха! Вот где запирует! Подумав так, Маркел невольно усмехнулся… И тут же помрачнел, когда подумал: что, а чем он лучше лопаря? Тоже обратно уезжать не хочет в свой Рославль и здесь изо всех сил за все цепляется. Ему морду бьют, а он все равно цепляется. Его на дыбу поднять обещают, а он все равно домой не едет! И даже сейчас, ведь же по уму как надо было делать? А вот как: пока вся эта суета и толкотня, быстро собирайся, садись в сани и ехай домой, благо все ворота нараспашку!
Так нет! Он же лежит, как блин, под ним уже огонь разводят, сейчас его поджарят и сожрут, а он все равно лежит, скотина, и не шевелится!
Вдруг где-то сбоку заскрипело! Что это? Лопарь? Маркел подхватился, сел на лавке и прислушался. Но ничего слышно не было. За дверью никто не стоял, не ходил. За стенкой тоже было тихо. Маркел лег на лавку, подкатился к самой стенке и подумал, что если приложиться к ней ухом, то как только Параска вернется, он ее сразу услышит, и начал слушать. Слушал, слушал — и заснул. А что! Когда он в последний раз спал? И сколько? Вот и сморило с устатку, известное дело…