Царство небесное силою берется

О'Коннор Фланнери

Он почувствовал, как яростно ребенок пытается освободиться из его рук, и с мрачной решимостью стал наращивать собственную силу, с которой давил вниз. Через секунду ему показалось, что он пытается удержать под водой гиганта. Он удивился и посмотрел вниз. Первобытный страх и отчаянное желание спастись исказили лицо под водой, превратив его в страшную гримасу. Рейбер машинально отпустил руки. Затем, осознав, что он делает, он с новой силой и злобой стал давить на ребенка, пока тот не перестал дергаться у него под руками. Рейбер стоял в воде, весь мокрый от пота, безвольно отвесив челюсть: совсем как Пресвитер. Подводный ток подхватил тело и чуть было не унес, но Рейбер вовремя пришел в себя и поймал его. Потом он посмотрел на него

еще раз, и его вдруг охватил приступ безграничного ужаса, стоило ему только представить свою дальнейшую жизнь без ребенка. Он начал кричать что было сил. С обвисшим детским тельцем на руках он кое-как выбрался на берег. Пляж, который только что казался пустым, вдруг наполнился незнакомыми людьми, спешившими к нему со всех сторон. Лысый мужчина в шортах в красную и синюю полоску сразу стал делать искусственное дыхание. Откуда ни возьмись, появились три безостановочно причитавшие женщины и фотограф. На следующий день в газете напечатали снимок, запечатлевший спасителя, склонившегося над ребенком, полосатой задницей в объектив. Рейбер стоял рядом с ним на коленях, с отчаянным выражением на лице. Подпись под снимком гласила: «Сына возвращают к жизни на глазах у обезумевшего от радости отца».

В его мысли резко ворвался голос мальчика:

— Ты только и делаешь, что нянчишься с этим недоумком!

Учитель открыл воспаленные мутные глаза. Он словно пришел в себя, как после удара по голове. Таруотер смотрел в его сторону:

— Ты идешь? Пошли! Если нет, я пойду по своим делам. Рейбер не ответил.

— Пока, — сказал Таруотер.

— И какие, интересно знать, у тебя здесь дела? — хрипло спросил Рейбер. — Отправишься в очередную богадельню?

Мальчик покраснел. Он открыл рот, но ничего не сказал.

— Я нянчусь с недоумком, на которого ты даже взглянуть боишься,— сказал Рейбер.— Посмотри-ка ему в глаза.

Таруотер на секунду задержал взгляд на макушке Пресвитера и тут же отдернул его прочь, как палец из пламени горящей восковой свечи.

— А мне что на него смотреть, что на собаку, — сказал он II повернулся спиной.— Тоже мне, пугало.

Через секунду, как будто продолжая незаконченную мысль, он пробормотал:

— И еще я бы скорее собаку крестил, чем его. Толку было бы ровно столько же.

—А кто вообще говорил про крестины? — спросил учитель. Это что, пунктик у тебя такой? Ты эту заразу от парика подцепил?

Мальчик развернулся и посмотрел на дядю.

Я тебе уже говорил: я только затем туда пошел, чтобы плюнуть им в рожу,— сказал он срывающимся голосом.— Я два раза повторять не собираюсь.

Рейбер молча смотрел на него. Он почувствовал, что, сорвавшись на мальчике, смог наконец окончательно взять себя в руки. Он спихнул Пресвитера с колен и встал. Пошли,— сказал он.

У него не было ни малейшего желания вдаваться в дальнейшие обсуждения, но пока они шли и молчали, в голову ему пришла еще одна мысль.

Послушай-ка, Фрэнк,— сказал он.— Я верю, что ты пошел туда, чтобы плюнуть им в лицо. В твоих умственных способностях я никогда не сомневался. Все твои поступки, даже твое присутствие здесь, доказывают, что ты выше всего того, чему научил тебя старик, что ты пробился сквозь тот потолок, которым он тебя ограничил. Ты ведь в конце концов сбежал из Паудерхеда. У тебя хватило мужества выбрать самый быстрый путь, чтобы отдать ему последние почести, а потом удрать оттуда. А выбравшись на свободу, ты пришел туда, куда нужно.

Мальчик подошел к дереву, сорвал лист и откусил кусочек. На лице у него появилось недовольное выражение. Он скатал лист в шарик и выбросил его. Рейбер продолжал говорить ровным тоном как будто ему все это было не очень интересно, как будто говорил он от лица некой объективной истины, безличной и безразличной, как воздух.

— Вот ты говоришь, что плевать ты на них хотел, — сказал он. — Тут дело вот в чем: нет никакой необходимости на них плевать. Они того не стоят.

Не так это все важно. Ты несколько преувеличиваешь их значимость. Старик выводил меня из себя, пока я не понял главного. Он не достоин моей ненависти и твоей тоже. Единственное, чего он достоин с нашей стороны, так это жалости.

«Интересно, — подумал он, — а этот мальчик вообще способен на такое простое и спокойное чувство, как жалость?»

— Ты хочешь избежать крайностей. Крайности — удел людей отчаянных, удел фанатиков, а ты ведь… — Он вдруг замолчал, потому что Пресвитер отцепился от его руки и ускакал прочь.

Они подошли уже к центру парка, круглой бетонированной площадке, с фонтаном посередине. Из каменной львиной пасти вода лилась в неглубокий бассейн, и ребенок летел прямо к нему, размахивая руками, как мельница крыльями. Еще секунда — и он перелез через бортик и оказался в воде.

— Слишком поздно, черт подери, — пробормотал Рейбер. — Уже залез.

Он посмотрел на Таруотера.

Мальчик застыл в полушаге. Он смотрел, как малыш плещется в бассейне, но глаза у него горели так, словно он видел нечто ужасное и никак не мог отвести взгляд. Солнце ярко освещало белую голову Пресвитера; малыш встал и обернулся, весь внимание. Таруотер медленно пошел в его сторону.

Казалось, его неодолимо тянуло к стоящему в воде ребенку, но в то же время тянуло и назад, почти с такой же непомерной силой. Рейбер наблюдал за ним, удивленно и с подозрением, и шел рядом, но чуть поодаль. Чем ближе мальчик подходил к бассейну, тем сильнее натягивалась кожа у него на лице. У Рейбера было такое чувство, что мальчик двигается вслепую, что вместо Пресвитера он видит лишь яркое пятно света. Он чувствовал, что происходит что-то очень важное, и что если бы он только смог понять, в чем тут дело, у него в руках оказался бы ключ к будущему мальчика. Мышцы его напряглись, он был готов действовать. Вдруг ощущение опасности стало в нем так велико, что он закричал. Его осенило, он понял все. Тару-отер шел к Пресвитеру, чтобы окрестить его. Он уже почти дошел до бортика бассейна. Рейбер кинулся вперед, вытащил ребенка из воды и поставил его, орущего, на бетонную дорожку.

Сердце у Рейбера бешено колотилось. Он чувствовал, что в этот самый момент спас мальчика, не дав ему совершить какой-то чудовищно унизительный для него поступок. Теперь ему все стало ясно. Старик все-таки передалсвою навязчивую идею мальчику, он все-таки внушил ему, что тот должен, во избежание неких неведомых, но тем более кошмарных напастей, окрестить Пресвитера. Таруотер поставил ногу на мраморный бортик бассейна. Он уперся локтем в колено и наклонился, всматриваясь в свое мозаичное отражение в воде. Его губы шевелились, словно он разговаривал с человеком, лицо которого видел в бассейне. Рейбер ничего не сказал. Он только сейчас понял, как глубоко укоренился в мальчике недуг. Он знал — взывать к его разуму бесполезно. Надежды на то, что рано или поздно удастся здраво и взвешенно обсудить с ним все происходящее, не было никакой, поскольку мальчик положительно был одержим навязчивыми идеями. Он не видел способов излечить его, вот разве что какой-нибудь внезапный шок способен оказать на него благотворное воздействие, если он сам, неожиданно для себя столкнется с абсолютной бессмысленностью своих идей и поймет, насколько это абсурдно — исполнять пустые, нелепые и смешные ритуалы.

Он присел на корточки и стал снимать с Пресвитера мокрые ботинки. Малыш перестал кричать и теперь только тихонько всхлипывал. Лицо у него было красное и странным образом перекривилось. Рейбер отвел глаза.

Таруотер шел прочь. Он уже успел оставить позади бассейн и шел какой-то кособокой походкой, сгорбившись, словно его гнали кнутом. Вот он свернул по направлению к одной из узких тенистых дорожек.

— Подожди! — крикнул Рейбер. — Мы теперь не сможем пойти в музей, нам нужно домой, переобуть Пресвитеру ботинки!