Царство страха

Томпсон Хантер С.

– Черт побери, Хантер!
– заорал он тогда.
– Что за Дерьмо с тобой приключилось? Весь пол в сортире залит кровью. Я пошел поссать, поскользнулся и едва не упал!

Я сказал ему, что ободрался, когда играл в футбол на выходные. Типа, футбольное поле базы в таком состоянии, что я упал несколько раз, когда бежал, уворачиваясь от сшибок, ожидая паса от Зека Братковски или Макса МакГи.

– О мой Бог!
– вопил он.
– Ты, черт возьми, идиот, что ли, полный?! Какого ляда пытаться играть в футбол в это время года? У тебя, поди, Дерьмо вместо мозгов?... Сейчас сезон чертова бейсбола... Или ты настолько глуп, что не в курсе? Ты же просто какой-то МУДОТАВР!

– Нет, - ответил

я.
– Я всего лишь Спортивный Редактор.

И это было чистой правдой. Полковник бесился, но сделать ничего не мог. «Орлы Эглина» выиграли в прошлом году чемпионат среди военных команд, и мы собирались провернуть этот номер и в нынешнем году тоже. С футболом на базе ВВС «Эглин» считались, да еще как. Наша футбольная команда была многолетней кузницей талантов, и ее знали во всем мире - по крайней мере, везде, где располагались американские военные базы, а это, почитай, весь мир и есть.

Играть за «Эглин» - примерно то же самое, что играть за «Грин Бэй Пэкерс», и над военными футболистами у нас тряслись ничуть не меньше. В те годы прохождение военный кафедры - так называемой ROTC (Службы Подготовки Офицеров Резерва) - являлось обязательным для всех студентов-спортсменов в университетах, существующих на деньги налогоплательщиков, даже для звезд американского футбола, входивших в число самых лучших игроков всей страны и игравших за сильные команды Университетов Алабамы или Огайо. После прохождения военной кафедры студенты-спортсмены должны были отслужить по меньшей мере два (2) года в Вооруженных Силах США. Им не оставляли Выбора - если только они не признавались Негодными к Строевой по Моральным или Медицинским причинам. Но так как это означало клеймо на всю жизнь, которое здорово вредило карьере, то большинство из них соглашались оттрубить два года «в форме», а затем обретали себя в Реальном Мире.

Paris Review №156

Джордж Плимптон: когда я читал вашу «Автостраду Гордости», мне показалось, что вы всегда хотели стать писателем.

Хантер С. Томпсон: Ну, хотеть и быть - это две разные вещи. Первоначально я не думал о писательстве, как о реше­нии моих проблем. Но увлекаться литературой я начал еще в школе. Вместо школьных занятий мы сидели в кафе на Бардстаун Роуд, пили пиво, читали и обсуждали притчу Платона о пещере. У нас в городе имелось литературное об­щество, «Атенеум»; мы встречались в субботу вечером, все в рубашках и галстуках. Я не был примерным членом общест­ва - с выпускного вечера меня упекли прямиком в тюрьму, но я уже в 15 лет понял, что совершенно необходимо отыс­кать такую вещь, которую ты делаешь лучше остальных, просто чтобы жить дальше. Во всяком случае, у меня дела обстояли именно так. Такую вещь я нашел довольно скоро. Это оказался писательский труд. Вот он, мой золотой клю­чик. Куда легче, чем алгебра. Я мог писать в любой момент, и это мне всегда нравилось. Видеть свои работы напечатан­ными - особенный кайф для меня, и с годами он не приту­пился.

Когда я попал в ВВС, писательство уберегло меня от массы неприятностей. Сначала я записался на курсы пилотов на базе ВВС «Эглин», что недалеко от Пенсаколы, на северо-западе Флориды. Но оттуда я перевелся на отделение электроники... дополнительный, сверхинтенсивный восьмимесячный курс для самых умных парней. Учиться мне нравилось, но не очень-то хотелось потом оказаться где-нибудь на од­ной из станций DEW - станций «Дальнего Радиолокационного Обнаружения» - где-нибудь за Полярным Кругом. К тому же, я побаиваюсь электричества. Так что однажды я зашел в кабинет базового образования и записался на ряд курсов в Государственном Университете Флориды. Мы занимались с одним парнем по имени Эд, и как-то раз я спросил его, не надо ли чего-нибудь куда-нибудь написать. Он спросил, не разбираюсь ли я, часом, в спорте, на что я ответил, что в школе был редактором газеты. Он сказал тогда: «Ну что же, нам, кажется, повезло». Потом выяснилось, что сержант, редактировавший спортивный раздел «Command Courier», нашей местной газеты, недавно загремел в тюрьму в Пенсаколе - за то, что нажравшись в дрова прилюдно мочился на угол дома. Так как это

случилось уже в третий раз, с рук ему это не сошло.

Я отправился в библиотеку базы и взял там три книги по журналистике. Читал их до самого закрытия. Я выяснил все, что требовалось, о заголовках и врезах - кто, когда, где, чего, ну и так далее. Заснуть в ту ночь мне едва ли удалось. Это же мой шанс, возможность вырваться из этого долбанного мес­та. Так я стал редактором. Я писал длинные статьи в духе Грантлэнда Райса. На спортивной странице «Louisville Courier-Journal», выходящего в моем родном городе, в левой части располагалась ежедневная колонка - у себя я завел та­кую же.

На вторую неделю все завертелось, как положено. Я мог работать по ночам. Я носил гражданскую одежду, работал за пределами базы, без всякой обязаловки - хотя работать все равно приходилось круглые сутки. Писал не только для газе­ты, выходящей на базе, но и для местной прессы, The Playground News. Что не шло в газету базы - запросто печаталось в местном издании. Все это дерьмо по-настоящему возбуждало. Писал что-то для профессионального издания борцов. Начальство ВВС изрядно разъярилось по этому по­воду. Я всегда находил способ грубо нарушить правила. Я написал критическую заметку о том, как Артур Годфри, которого приглашали на нашу ежегодную демонстрацию огневой мощи в качестве ведущего, попался на отстреле редких животных Аляски. Командир базы сказал мне тогда: «Дьявол тебя раздери, сынок, ты чего это вздумал писать об Артуре Годфри в таком тоне?»

Покинув ВВС, я твердо знал, что смогу заработать на хлеб журналистикой. Для начала я попросился на работу в «Sports Illustrated». Принес свои газетные вырезки, журнальные публикации и военный билет, на который возлагались особые надежды. Кадровик только посмеялся. Я сказал: «Постойте, но я работал спортивным редактором в двух газетах!». Он сказал мне, что важна вовсе не работа, а название твоей конторы. Он сказал: «Наши авторы - сплошь обладатели Пулитцеровской премии из «The New-York Times». Слишком жирно тебе будет для начала, парень.

Дж.П.: В конце концов вы оказались в Сан-Франциско. А с публикацией «Ангелов Ада» в 1967-м году ваша жизнь круто изменилась, получив резкий толчок вверх.

ХСТ: Совершенно внезапно я оказался автором опубликованной книги. Мне тогда было двадцать девять лет, в Сан- Франциско мне не удавалось подработать даже водителем такси, о писательстве речь не шла. Конечно, я написал не­сколько заметных статей в «The Nation» и «The Observer», но тогда лишь несколько хороших журналистов заприметили мою фамилию. Книга позволила мне купить новехонький мотоцикл BSA G50 «Молния» - это с лихвой оправдало все прежние труды. Если бы не подвернулся случай написать «Ангелов Ада», я никогда не написал бы ни «Страха и от­вращения в Лас-Вегасе», ни других моих книг. Заработать на жизнь в качестве внештатного автора в этой стране чертовски сложно, очень немногим это удается. «Ангелы Ада» вдруг показали мне, что, Господи Боже, кажется, я могу стать одним из них. Я знал, чего стою в качестве журналиста. Знал, что я - хороший писатель. И все-таки проскочил в закрывающуюся дверь, и никак иначе.

Дж.П.: В Сан-Франциско в то время творились и в самом деле странные вещи - между собой сходились совершенно разные и, казалось, нестыкуемые люди. Как, на­пример, вы смогли тогда подружиться с Алленом Гинзбергом?

ХСТ: С Алленом я познакомился у одного дилера, продававшего траву небольшими порциями. Помню, когда я толь­ко начал захаживать на эту квартиру, трава стоила 10 баксов, довольно скоро цена взлетела до 15. Я захаживал туда все чаще и чаще, и Гинзберг тоже постоянно мутил там ганджу. Дело происходило в Хэйт-Эшбери. Как-то мы разговорились. Я рассказал о книге, которую тогда писал, и спросил, не может ли он чем-нибудь помочь. Он и в самом деле здорово помогал мне в последующие несколько месяцев; вот как он и познакомился с Ангелами Ада. Еще мы вместе ездили в Ла Хонду к Кену Кизи.