ЦДЛ
Шрифт:
Рост его предопределен самим Создателем – он должен быть выше вер, философий и политик…
И пусть пласты его выдержки рвутся от нетерпения, потому что ему многое надо успеть сказать. Выдержка – это не другая сторона стремительности. Тут едва ли сдержать темперамент, если есть что сказать! Да еще умея сказать это здорово!
Биография сама по себе накаляет строку. Личность, и только личность должна всходить сквозь нервную торопливость самобытного почерка. И чем нетипичнее, тем лучше.
Так что не надо называть подвигом естественное отправление
Так сколько надо гражданского мужества на такую огромную страну, как Россия?
Здесь мы мужество почему-то путаем с честностью. Может, оттого, что она нетипична и выглядит донкихотством среди носов по ветру, этих ветряков с их вечной жаждой ветра в свои мельничные крылья! Есть ли личность в уже написанном?
Будет ли она в только пишущихся произведениях?
Если в мире кто-то в состоянии увидеть это – наше дело не так уж плохо! Значит, все же интеллигенция следит за этой вечно падающей Пизанской Башней Духовности. Тем самым она снимает с повестки дня извечную проблему – непризнанный писатель. То есть непонятый или непонятный писатель. Будто писатель тем и занимается, что примеривает маскарадные маски.
К слову, о личности.
Еще Пушкин писал: «Гений и злодейство – вещи несовместные».
Бедный Сальери. И по сей день оправдывается. Вот уже сколько веков.
Тень неприятия витает не только над ним. Люди поталантливее его и более заметные в своих эпохах не принимались человечеством. Видимо, в них поначалу побеждал иной инстинкт, куда более живучий, чем бескорыстное творчество.
Кому не хочется быть понятым? Но только при одном непременном условии – не пошевелить и пальцем, чтобы изменить себя в написании. Нужна равнозначность зарядов – писательского и читательского. Отдающего и берущего. А то мы иногда ведем себя, как шлюзы.
Я – выпустил пароход. А читатель все еще держит воду. Не умея мне довериться.
Чего боится? Ошибки? Так ошибки таланта тоже поучительны. Анкета моя чиста, как девственная совесть, моя прабабка не служила даже в конной полиции. И я, в отличие от монахов, не плачу за бездетность. И вообще, чтоб покататься друг на друге, нам не понадобится колес.
– И откуда вы такие беретесь?
– С неба попадали. А может, это когда-то повешенные срываются? У нас страна чудес. У нас все может быть.
– Что это ты при параде? Или пришел кого хоронить?
– Да вот на Запад съездил.
– Ну и как?
– Попросили показать свое творческое.
– Что, прямо так и попросили – «Покажи-ка нам свое творческое личико!»?
– Почти так.
– Ну и как – показал?
– Пришлось.
– Да не тяни – далыие-то что было?
– Ну, говорят, на такое лицо обычно надевают кальсоны. Или, как минимум, трусы.
– Значит, не понравился Западу?
– А Запад – тебе?
– Да видел я его в мебели и в обуви, то есть в гробу и в белых тапочках.
Это почему же не в тоге шествует Платон Сократович Афанасьев? «Волосы
3
А. Безыменский.
А вот идет автор эпиграммы: «Бескультурен, как Урин…», в свое время подравшийся с Тендряковым за право первому помочиться на парапет американского посольства в Москве. Это он позже организует «Глобус поэтов». Вот помочится и организует… А потом плюнет на одну шестую его и эмигрирует – не тот зал в ЦДЛ для творческого вечера дали. Обещали Большой, а дали Малый.
И полетел он с чучелом Земли под мышкой… Объединять всех поэтов нашей планеты под свою прическу.
Когда-то Урин-патриот, ныне уже в Нью-Йорке их объединяет. Говорит, что нашел новую и вполне уникальную форму чтения стихов, располагая их в зависимости от обстоятельств – то в виде звезды, то свастики, то креста, то могендойвида.
Слышал новость – Хикмету жену умыкнули. В стихах своих ее возжаждал. Затосковал. Вот и пошли навстречу поэту читатели чуткие. Привезли. Предварительно выкрав, конечно, а она не нужна. Другая уже есть, молодая, как верба…
– Какой он веры, помимо, разумеется, марксистской?
– Туликовой.
– Но он же не туляк, а турок.
– Чудак, Вера Туликова у него жена новейшая, а также соавтор. И он ей очень верит. На ней и скончался. Прекрасная смерть, не правда ли?! Так что старая жена не нужна ему в полном смысле этого слова. Примчалась, а он у нас в ЦЭДЭЭЛЕ лежит.
– Помнишь, у Есенина, «Никогда я не был на Босфоре…»?
– И я тоже. Кто б догадался меня похитить туда.
– Наши умеют похищать только оттуда. Кстати, а как умыкнули-то?
– Ну, это просто – вышла в море на яхте своей прогуляться. Всплыли и цап-царап.
– Да не может быть, чтоб подводные лодки у нас всплывали.
– Когда надо, всплывут, хотя, конечно, подводная лодка, она должна под водой находиться. На то она и подводная. Но если надо – всегда появится. И уж, естественно, не затем, чтоб спросить: «А вы не знаете, как проехать в Рио-де-Жанейро?» Так что не плавай даже пешком – выловят. Они-то потом вынырнут, а вот ты – ни за что…
– И кто сказал, что мертвому ничего не хочется? Так и поверил, чтоб даже курить не хотел. А уж выпить… Вот разве что женщину не желает…
– Это почему же?
– Рядом лежит.
– Что нового?
– Да вот новую повесть накатал.
– Ну ты даешь, прямо Катаев. Белеет парус одинокий. А ведь пора бы и покраснеть.
А с этим просто невозможно рядом стоять. Всю жизнь ел людей поедом, а вот теперь страдает отрыжкой.
– Посмотрев фильм «Война и мир», я перечитал одноименный роман. И понял, до чего же плохо писал Толстой!..