Цель – Перл-Харбор
Шрифт:
– Оставьте меня в покое! Если прямо сейчас вы меня отпустите, то я не стану обращаться в ми… полицию. – Торопов дернул плечами, наручники больно врезались в запястья. – Все закончится здесь и сейчас. Вы меня слышите? А если съемки этого попадут в Сеть, то вы сядете за похищение человека… Вы меня поняли? Поняли меня, уроды?!
– Да… – протянул Краузе. – Товарищ нам не верит…
– А ты бы поверил? – спросил Пауль. – Если бы тебя вот так…
– Я? Не знаю… – Краузе оглянулся на водителя и пожал плечами. – Наверное, нет…
– А что ты хочешь
Пауль говорил без угроз, слова произносил без эмоции, просто информировал всех присутствующих о реальном положении вещей. И это его спокойствие, деловитость его речи и рациональность его движений подействовали на Торопова сильнее, чем все, произошедшее этим утром.
Если с момента встречи с Нойманном и его командой Торопов просто боялся, тонул в ужасе, так до конца и не поверив в реальность происходящего, так и не сумев впустить в себя мысль о НАСТОЯЩЕСТИ всего происходящего, то вот теперь… только теперь, после слов Пауля, Торопов поверил окончательно.
Это – настоящие гестаповцы. И они на самом деле пришли сюда из тридцать девятого года, и у них не было задачи унизить или испугать Торопова. Им нужна была информация, и они ее получили. Они случайно взяли не того, ошиблись – с кем не бывает? Теперь им нужно уходить, скоро что-то откроется… Нужно уходить, и оставлять здесь человека, видевшего их, узнавшего о таких возможностях нацистской Германии… Нельзя здесь оставлять такого человека…
– Но мне ведь все равно никто не поверит… – простонал Торопов. – Даже если бы я стал рассказывать… я не стану, но даже если бы стал… Мне никто не поверит! Я…
Пауль медленно поднял автомат.
– Я прошу вас, господин штурмбаннфюрер… – прошептал Торопов. – Пожалуйста, господин штурмбаннфюрер… Я могу быть полезен. Я историк, я знаю… я помню… у меня хорошая память, я могу все рассказать вам… Вы ведь из тридцать девятого года? Вы сказали – из тридцать девятого. Из какого месяца? Из какого месяца, господин штурмбаннфюрер?!
Торопов сорвался на крик, на визг, ему было нужно, чтобы немец ответил, чтобы назвал месяц. Торопов много знал о той войне, многое помнил. Тридцать девятый год… Там многое могло произойти. Многое, что нужно изменить… Изменить время? Да черт с ним, со временем! Тут главное – выжить. Выжить…
– Из какого вы месяца? – Торопов заскулил. – Месяц, пожалуйста…
Нойманн положил руку на ствол автомата Пауля, опустил к земле.
– Из июля, а что?
– Из июля… – На потном, испачканном землей лице Торопова появилась улыбка.
Хвоинка, прилипшая к щеке, упала.
– В ноябре этого года… – Торопов закашлялся, но смог закончить фразу. – Восьмого ноября в Мюнхене… Будет празднование юбилея «пивного путча»…
– Чего? – с угрозой спросил Краузе.
– Восстания…
– Врешь, – сказал Краузе.
– Я не вру… не вру… Я хочу помочь… вам… Великой Германии… я хочу… я могу помочь… Фюрер ведь обычно долго выступает…
– И он что – погиб в тридцать девятом? – спросил Нойманн. – Тогда, восьмого ноября в том подвале?
У Торопова был соблазн… О, какой был соблазн у Торопова сказать, что да, что погиб фюрер (Торопова не удивило, что даже мысленно он называет Гитлера фюрером, и нет в этом наименовании для него ни обычной иронии, ни насмешки). Сказать, что бомба, те десять килограммов взрывчатки рванули, когда фюрер стоял на трибуне, что замысел Георга Эльзера сработал… А потом, когда немцы смогут проверить, свалить все на изменение во времени и истории. Мол, Торопов предупредил, и то самое чудо, о котором писали в статьях и книгах, произошло именно благодаря ему, и фюрер не случайно был краток в тот вечер и покинул собрание за тринадцать минут до взрыва…
И Торопов почти решился соврать, но… В самый последний момент. В самый последний момент он вдруг сообразил, что тогда его потенциальная ценность как источника информации для немцев будет сведена к нулю. Он просто не может знать новой истории, той, что будет происходить после спасения Адольфа Гитлера. Не может…
– Его спасло чудо, – облизав губы, выдавил из себя Торопов. – Он ушел за тринадцать минут до взрыва.
– Чудо! – засмеялся Краузе. – А ты на чудо не тянешь. Ты – просто испуганный человечек.
– А никто так и не понял, почему фюрер так быстро тогда закончил речь. Может, это благодаря тому, что я вас сейчас предупредил, а вы предупредили его? – Голос дрожал, но логическое построение Торопов возводил четко. – Если бы я вас не предупредил, то…
Краузе оглянулся на Нойманна, улыбка застыла на его лице. Медленно гасла.
– Врет? – с надеждой в голосе спросил Краузе у штурмбаннфюрера. – Ведь врет же?
Нойманн прищурился, рассматривая Торопова. Медленно сунул руку в карман плаща, достал «парабеллум».
– Я вам правду говорю! – крикнул Торопов в ужасе. – Правду! И еще нужно, чтобы фюрер изменил маршрут от своей машины к пивной, на старом его будет поджидать Морис Баво с пистолетом…
– Ну да, – кивнул Краузе, – Баво, да еще Морис, – типично немецкое имя…
Нойманн снял пистолет с предохранителя.
– Он из Лозанны… Он… Это правда! Передайте фюреру, чтобы он изменил маршрут следования… – Торопов ударился затылком о ствол сосны. Еще раз. Ему хотелось жить. О, как ему хотелось жить! Пусть даже ценой изменения истории, ценой уничтожения всего, что окружало его с самого рождения.