Целитель сердец
Шрифт:
— Никто не узнает. Я могу уехать домой, и все забудется.
Он ответил резко, его голос скрипел:
— Вы думаете, никто не заметит отсутствие кольца? А как тетя Селеста? Гортензия?
Триша прикусила губу, заметив, что он не упомянул Мари-Роз. Она не смела поднять глаза выше цинично искривленного рта. Он был прав. Отсутствие кольца потребует объяснений, а он как раз тот человек, для которого мысль о том, что кто-то будет обсуждать его личную жизнь, невыносима. Она легко шевельнула рукой.
— Очень хорошо. В любом случае кольцо не придется долго носить.
Его хватка ослабла, и он дружелюбно погладил
— Хорошая девочка! Расслабьтесь, предоставьте мне волноваться. Желаю приятного дня. Au revoir, Триша.
Он направился к машине и, помахав рукой, уехал. Несколько секунд она стояла, глядя ему вслед, как вдруг что-то жесткое ударилось об ее ногу. Фифи, уставшая ждать, уронила мячик и вопросительно подняла голову, виляя пушистым хвостом. Со смехом, похожим на рыдания, Триша подхватила собачку и зарылась влажным лицом в мягкую шелковистую шерсть.
Событием дня стал звонок от Джереми, закончившего поездку по Испании и собиравшегося вернуться домой через несколько недель.
Мари-Роз, которая в утро после визита Рива вела себя необычно тихо, приняла звонок спокойно, и ее ответы на вопросы мужа звучали настороженно. Она передала трубку Трише.
Триша говорила кратко. Она справилась о его здоровье, добавив, что она все сказала в письме, и закончила тем, что Мари-Роз выглядит чудесно.
— Благословляю тебя, Триша, — сказал он. — Я пытаюсь убедить ее присоединиться ко мне и провести месяц на солнце. Может быть, ты сможешь уговорить ее.
Но Триша, передавая трубку невестке, которая сидела, лаская Фифи, уже знала, что в этой красивой головке созревают совсем иные планы.
Обе отдыхали на загородной вилле. Мари-Роз рано легла спать. Триша волей-неволей последовала ее примеру. Она забылась долгим сном и неожиданно проснулась, когда кто-то постучал в ее дверь. Быстро взглянув на часы, она увидела, что стрелки миновали полночь.
Триша тут же набросила накидку, не понимая, почему стучали, если она никогда не закрывала дверь и бросилась открывать ее. В коридоре никого не было, но дверь напротив, в комнату невестки, была полуоткрыта. Войдя в нее, Триша была потрясена, увидев, что на постели никто не спал. Двери платяного шкафа были открыты, вся одежда исчезла, и Фифи тоже. Вдруг она заметила записку, оставленную у красивой лампы возле постели.
Дрожащими пальцами она развернула записку и прочитала:
«Дорогая Триша, я уехала к человеку, которого люблю.
Мари-Роз».
Голова Триши соображала на удивление ясно. Бросившись к окну, она посмотрела вниз и во мраке увидела машину Рива. Она видела, как он вышел, к нему тут же приблизилась Мари-Роз в легком пальто с Фифи в одной руке и корзинкой в другой. Рив поместил собачку и корзинку на заднее сиденье, затем куда-то исчез и вернулся с двумя чемоданами, которые он засунул в багажник. Когда он обернулся, Мари-Роз потянулась к нему и поцеловала его. Она услышала, как Рив засмеялся, торопливо что-то сказал и быстро усадил ее в машину. Через несколько секунд машина исчезла из виду.
Триша, похолодев, застыла на месте, словно каменное изваяние. Любимые духи невестки и следы ее присутствия наполняли каждый угол комнаты. Механически она запихнула записку во внутренний карман
Теперь она знала, что это Мари-Роз, проходя мимо, постучала в дверь ее комнаты. Но почему она не вошла или не подождала? Триша ругала себя за нерасторопность и то, что поздно встала с постели. Она могла бы поймать ее и отговорить от этого последнего и бесповоротного шага. Теперь слишком поздно. Бедный Джереми! Как же она сможет сообщить ему о случившемся? С чувством полной безнадежности и поражения она облокотилась об оконную раму и закрыла лицо руками. Медленно, одна за другой, через пальцы просачивались слезы.
На следующее утро Триша проснулась под стук тысяч молотков в ее висках. Она быстро приняла ванну и растерлась полотенцем, но это не помогло. Машинально она надела нарядное платье с цветочным узором, причесала блестящие волосы и спустилась вниз, чувствуя себя совершенно разбитой. Так оно и было. В последнюю минуту Триша надела кольцо, решив соблюсти приличия перед Гортензией и Анри, пока она не придумает, как поступить дальше.
Гортензия вкатила на террасу тележку с завтраком, и Триша задавалась вопросом, сколько из того, что случилось ночью, она знает. Она вела себя достаточно непринужденно и не смотрела на Тришу украдкой. Поэтому девушка сказала так спокойно, как только могла:
— Мадам Беннет на некоторое время уехала.
К огромному облегчению Триши, удивление на лице Гортензии было неподдельным.
— Но когда, mademoiselle? Мадам Беннет вчера рано ушла спать, — удивленно интересовалась Гортензия.
— Она легла рано, чтобы собрать вещи и забрать Фифи с собой.
Гортензия улыбнулась:
— Я рада, что мадам снова чувствует себя хорошо после аварии. Прежде всего ей нужен отдых, чтобы полностью выздороветь. Правда?
Триша натянуто улыбнулась:
— Правильно, Гортензия. Месяц на солнышке — это то, что ей надо.
Гортензия задержалась и рассматривала ее бледное лицо.
— У mademoiselle болит голова? — с сочувствием спросила она.
— Да, скоро пройдет. Кажется, вчера я перегрелась на солнце.
— У меня есть таблетки… — Экономка вдруг осеклась, когда раздался звонок. — Pardon, — сказала она и поспешно ушла.
Однако Анри уже открыл дверь, и Триша услышала голоса, за которыми послышался удивленный возглас Гортензии. У нее сердце в пятки ушло, когда она поняла, что наконец вернулись родители Мари-Роз. Прежде чем Триша сумела принять решение, они уже шли к ней навстречу с распростертыми руками, чтобы сердечно поприветствовать ее. Триша тепло улыбнулась в ответ, чувствуя, что больше ее ничто не сможет, удивить.
Месье и мадам Байи напоминали ей двух горлиц. Оба были среднего роста, с куриной грудью, ходили быстро и говорили отрывисто. Внешне они друг на друга не походили. Круглое лицо мадам Байи обрамляли черные волосы, а лицо месье было длинновато, с впалыми щеками и сединой у висков. Они выглядели загорелыми и были в хорошей форме. Гости сели на террасе, и Триша подала им кофе в чашках, тут же принесенных Гортензией. Она налила кофе и себе, не притрагиваясь к пище, которую она все равно не могла есть. Она объяснила, почему находится здесь.