Целитель
Шрифт:
Я перешел через мост между улицами Этеляйсена и Похьойсен Раутатиекату и посмотрел вниз. Под мостом сновали машины, здесь же были видны брошенные когда-то небольшие домики, теперь давшие кому-то приют. Узкий проход под мостом за несколько лет стал намного шире и теперь сливался с соседней улицей. Я видел поднимающийся дым, пар, чувствовал запахи жарящегося мяса, бензина и, конечно, самодельного спиртного. Здесь и там слышались крики детей. Было непонятно, играли ли они или их крики были вызваны другими причинами.
Я посмотрел на часы. Казалось, минуты
В двух метрах от меня прогрохотал битком набитый пассажирами трамвай. Пассажиры толпились у дверей. Трамвай с грохотом покатил дальше, к остановке, а я продолжал идти пешком под холодным ветром, а запах подгоревшего мяса и вонь этанола преследовали меня со спины.
Я дошел до дома Ахти и Эллины, нажал на звонок и немного подождал. Камера повернулась в своем гнезде, как глаз насекомого, и сделала небольшую петлю над входом. Удостоверившись, что я не представляю угрозы, она остановилась, щелкнул дверной замок, и я вошел внутрь. Я решил пойти по лестнице, несмотря на то что кабина лифта ждала меня внизу. В тишине здания мои шаги по каменной лестнице отдавались барабанным грохотом.
Подойдя к нужной квартире, я сразу же почувствовал запах больницы. При электрическом свете лицо появившейся в дверях Эллины казалось маленьким и бледным. Она кивнула, здороваясь, повернулась и пошла в комнату. Я захлопнул за собой дверь, снял куртку и ботинки и прошел вслед за ней в гостиную. Проходя мимо спальни, я услышал храп Ахти и увидел его ноги, укрытые чем-то. Сначала я хотел войти в комнату, но передумал.
Эллина села на диван, подложив под себя ногу, ее нерасчесанные длинные волосы копной падали ей на левое плечо. И снова мягкий свет комнаты создавал впечатление, что время здесь замерло на месте, вызывая ложное чувство домашнего уюта. Это раздражало меня, как будто это была фантастическая попытка вернуться в прошлое.
Я уселся во внушительное кресло, покрытое грубой черной тканью. Мгновенно согрелся, и мое утомленное тело сразу же расслабилось. Я понял, как устал, и проголодался, и как мало думал о том, чтобы поесть или отдохнуть.
— К счастью, он снова спит, — сказала Эллина, — потому что, когда он просыпается, это нельзя назвать настоящим бодрствованием. Он путается, даже когда говорит о вещах, случившихся совсем недавно. И это пугает меня.
— Прости. Ахти болен. Жаль, что ваша поездка откладывается.
Эллина издала лающий смешок, но в нем не было радости. Она вздохнула, быстро выдохнула и поднесла левую руку ко лбу, будто вспоминая о чем-то.
— Извини. Я немного устала, — пояснила она, — устала от всего.
— Ничего, — ответил я. — Это только временная слабость. Мы что-нибудь придумаем.
Эллина ничего не ответила и посмотрела в сторону спальни.
— Эллина, нам нужно поговорить, — начал я.
Она снова посмотрела на меня, на этот раз более холодно.
— О Паси Таркиайнене?
Я кивнул. Да, именно о Паси Таркиайнене.
— Какое он имеет отношение ко всему этому? — спросила Эллина. — Как это поможет найти Йоханну? Это было так давно, примерно пятнадцать лет назад. Какое теперь это имеет значение?
— Я думаю, что Паси Таркиайнен имеет какое-то отношение к тому, что случилось.
Одной рукой она пригладила волосы, а другой потянула себя за полу свитера, будто пытаясь растянуть его.
— Йоханна с Паси жили в Кивинокке, не так ли?
Эллина кивнула, пусть и не сразу.
— Вряд ли, копаясь в прошлом, ты облегчишь поиски Йоханны, — предположила Эллина. — Впрочем, как хочешь. Делай как знаешь.
Она вздохнула и поглубже задвинула под себя ногу.
— Тогда мы жили другой жизнью, — пояснила она. — Мы были молодыми и наивными. Студентками. Мы все делали вместе. Даже некоторые вещи, которых делать не следовало.
— Например?
— Например, те вещи, которые придумывал Паси. — Эллина быстро взглянула на меня, увидела выражение моего лица и снова рассмеялась. В отличие от прежней попытки этот смех выглядел куда более естественным. — Это не то, о чем ты подумал. Паси был ярым сторонником теории возврата к природе. Я имела в виду это.
— Я понял, — произнес я, почувствовав, что краснею.
— А ты ревнивец, — заметила Эллина.
Я неохотно кивнул, все еще чувствуя жар на щеках.
— Все это было очень давно. Я уверена, что и у тебя есть прошлое.
— Конечно есть, — согласился я, чувствуя, как жар с лица опускается к шее, и мечтая, чтобы он поскорее пропал. — А какими были эти идеи Паси?
— Он был упертым консерватором. У него были контакты во всех этих группах, что начинали отстреливать владельцев компаний и политиков — любого, кто был виновен в разрушении окружающей среды или не предпринял достаточных шагов, чтобы замедлить этот процесс. Это было типично черно-белое мышление молодежи: если вы не с нами, то, значит, вы против нас и не заслуживаете того, чтобы жить. Мы с Йоханной тогда тоже были под теми знаменами. Конечно, мы держали это в секрете. Но мы верили в это.
— Я и не знал, что вы такие радикалки, — промолвил я. — То есть я, конечно, знал, что Йоханна была активисткой, но не представлял, что ей пришлось жить с террористом.
Какое-то время Эллина выглядела так, будто пыталась вспомнить, как все обстояло на самом деле. Ее лицо постепенно стало утрачивать свою холодность.
— Паси не был террористом. Яркой, необузданной личностью, даже одержимым — это да, но он не был плохим человеком. Он ведь не сделал ничего дурного, правда?
Я вспомнил о вырезанных семьях и о том, что Таркиайнен присутствовал на месте преступления. Я пожал плечами и не стал отвечать на этот вопрос.