Целующие солнце
Шрифт:
— Видимо, да.
Девушка подошла ближе. Локоны ее густых пепельных волос, завиваясь кольцами, падали на глаза. В эти глаза я готов был прыгнуть и утонуть в их сиянии, словно котенок.
Мы замолчали одновременно, и тишина робко окутала пространство вокруг, отвоевывая потерянные позиции. Но пространство между нами ей заполнить не удалось.
— Мне на подарок нужен член, — сказала девушка едва слышно, выталкивая каждое слово с непередаваемым смаком, словно собиралась облечь сказанное в форму и тут же применить на практике.
— Большой? — тоже шепотом спросил я.
Ее взгляд скользнул по моей разбитой брови, по окровавленному
— А вы как думаете? Это же подарок.
— Тут смотря кому.
— Одной очень хорошей подруге. У нее проблемы с парнем.
— Серьезные?
— Не такие, как вы думаете. Подруга еще девственница, и у них с парнем ничего не получается.
— Тогда проще купить смазку или…
— Ей не больно, а страшно. Вы когда-нибудь боялись боли до такой степени, до той непреодолимой грани, когда мышцы становятся каменными?
— Один раз, — ответил я, подумав.
В этот момент чудовищно не вовремя появилась Люба с йодом и связкой. Она торопилась меня вылечить. Она разрушила тишину и энергетику, которая захлестнула нас с девушкой и мгновение назад наполнила воздух между нами искрящейся пылью.
Девушка смутилась при виде Любы и, пряча взгляд, попросила завернуть резиновый член на подарок. Люба суетилась с коробкой и оберткой, положила пакет на прилавок и занялась мной. Сейчас для Любы не существовало клиентов, а существовал пострадавший, истекающий кровью, несчастный я.
Я же следил за девушкой, наполняясь тоской от внезапного осознания, что разговор с ней прерван и никогда больше не возобновится. Девушка, видимо смутившись оживления и суеты Любы, прятала взгляд за упавшими на глаза локонами, взяла пакет и ушла в лето.
Я не мог оторвать взгляда от закрывающейся за ее спиной двери. Мне хотелось выскочить следом. Мне хотелось продолжить разговор. Словно кто-то незаметно привязал меня к этой девушке, и сейчас невидимая веревка натягивалась и натягивалась.
А Люба что-то говорила, протирала мою руку влажной тряпкой и обрабатывала йодом. Когда она закончила, я все еще ощущал странное жжение в груди. Люба пошла ставить чайник, чтобы напоить меня напоследок чаем. Я взял с прилавка черный пакет, в котором лежали журналы, и, открыв его, обнаружил коробку в подарочной бумаге.
В этот момент я понял, что случай подарил мне еще одну встречу с интересной девушкой. И воздух вокруг заискрился вновь.
Глава четырнадцатая
Тот самый доктор, который вчера внимательно меня осматривал, сегодня, казалось, утратил ко мне всякий интерес. В его кабинете пахло искусственной свежестью от кондиционера, на столе дымилась чашка с чаем. Худенькая медсестра, слегка выбивающаяся из общей когорты клонов пышной рыжей шевелюрой и пухлыми ярко накрашенными губками, сидела за столиком и безучастно заполняла какие-то бланки.
Доктор отложил в сторону недоеденный бутерброд, пощелкал пальцами у меня перед глазами, оглядел спину, пробормотал несколько раз: «Так, хорошо», после чего отдал на растерзание медсестре, губы которой источали клубничный запах. Медсестра принялась менять повязки.
— А шовчик-то немного разошелся, — констатировал доктор с нотками непонятной радости в голосе, — вели резвый образ жизни ночью что ли?
— Ходил немного. Мышцы затекли, — отвечал я.
Разглядывая меня, врач жевал бутерброд и отхлебывал
— Вредно вам ходить, — говорил он, — потерпите лучше, а то еще месяц из койки не вылезете. А месяц в больнице, это же скукотища страшная.
В палате меня уже ждали Брезентовый и Артем. Помимо них на заправленной койке справа от моего места поселился новый пациент — глубокий старик с желтой морщинистой кожей, глазами-впадинами и острым крючковатым носом. Старик лежал на спине, закрыв глаза, и сипло дышал через рот. Возле него стояла капельница, загораживающая подход к окну и тумбочке. Старика окутывало едкое облако из запахов лекарств, мочи и пота. Если бы не сиплое дыхание, вырывающееся толчками из его рта, я бы решил, что палату перепутали с моргом.
Я подошел к своей койке и с неприязнью обнаружил, что запах от старика охватывает достаточно большую область. Брезентовый с Артемом стояли у изголовья, не зная, как подобраться ближе. Оценив ситуацию и в очередной раз посетовав на чудеса нашей медицины, я принял решение в срочном порядке перебраться на свободную койку ближе к двери. Запах старости туда не доходил, хотя я догадывался, что если не открыть окно, то в скором времени он захватит всю палату, пропитает и одежду, и постельное белье, и меня самого.
Брезентовый с Артемом оживленно помогли мне переехать.
«Пациенту нужен покой?»
«Как же это ты умудрился? Ну, счастливчик, слов нет!»
«Швы покажешь? Пальцев не потерял? А более важные органы на месте?»
«Тебе фрукты тоже переложить или старикану оставишь?»
«Я тебе фотоаппарат принес. Развлечение все-таки. Вдруг захочешь побаловаться».
И уже когда я лег на новую койку, они уселись рядом и принялись делиться новостями. Брезентовый показал фиолетовую шишку на лбу и гордо рассказал обо всем случившемся. Потом Брезентовый рассказал о журналистах, которых в городе сейчас, как диких собак весной. Хоть отстреливай. Следом пошел рассказ о двух спасателях-водолазах, которые вчера чуть не утонули в озере, выуживая обломки самолета. Черный ящик уже нашли и отвезли в Мурманск. Количество жертв до сих пор уточняется.
— А про тебя репортаж был, — произнес Артем, воспользовавшись паузой Брезентового, — и по центральному каналу и по местному телевидению. Что же ты молчал о своих достижениях? Модный фотограф, номинант кучи премий, автор сценария и помощник режиссера в двух фильмах. А мы тут с тобой пиво пьем и не знаем.
— Да кому это интересно, — пробормотал я.
Настроение с утра и так было хуже некуда. Тяжеловатое, темное, без просветов. Всю ночь мне снилась Аленка. Она лежала на койке в реанимации, отгороженная от остальных пациентов непрозрачной ширмой, укрытая простыней, и только круглая голова на белой подушке. Мгновение застыло в моем сне. Аленка еще не умерла, но я знал, что уйду через несколько минут, а когда приду утром, то уже не увижу ее, потому что врач в приемной скажет, что все кончилось. И в своем сне я пытался воспользоваться застывшим мгновением, я подошел ближе к койке и разглядывал Аленку, впитывая взглядом ее шрамы, остатки пепельных волос, темно-красные пятна ожогов, блестящую от мазей кожу, погрубевшую и покрывшуюся миллионами морщинок. Трудно узнать в этой неподвижной фигуре Аленку. Но это была она. Так и проснулся — терзаемый воспоминаниями, проклиная ночную прогулку с Леной, которая обнажила раны неосторожными, а иногда наглыми фразами и действиями.