Целующиеся с куклой
Шрифт:
— Не знаю, может, и навсегда.
Зара, в свою очередь, пропустила мимо ушей «навсегда», хотя прекрасно его заметила и оценила. Она сказала обыкновенное, ради приличия:
— Да, — сказала, — в гостях хорошо, а дома лучше. — И добавила: — Если, конечно, есть дом. У меня вот, например, дома своего нет.
— А я там не в гостях был, — сказал Бориска, — я там в эмиграции был. Это несколько хуже, чем в гостях. Это разное.
Бориска отвинтил колпачок, Зара сняла с полки две рюмки.
— Лучше бы стаканы, — сказал Бориска, — такие низкие, знаешь? С тяжёлым дном.
Зара сказала «знаю», но с места не тронулась.
— Ну да Бог с ними, со стаканами, —
Они выпили. Поели жаркого.
— Резковато, — сказала Зара.
— Зато голова от него не болит. Давай ещё по одной.
— Давайте.
Пока они выпивали и закусывали, Шизофреник доел свои консервы и принюхался.
— Это плохо пахнет, — сказал он и показал на бутылку.
— А ты не принюхивайся, — сказала Зара, хотя была с ним согласна.
— Хорошо, — сказал Шизофреник и закрыл нос рукавом.
Выпили ещё. И Бориску потянуло на разговоры. И он, непонятно зачем, по-видимому, от усталости, стал рассказать Заре и Шизофренику о своём походе в крематорий:
— Представляете, — говорил, — у меня горе, мать умерла, а они отказываются её сжигать и хоронить. Линия у них вышла из строя полуавтоматическая. Отец меня чуть со свету не сжил, мол, так-то ты выполняешь свои обязанности единственного сына. Ну, я и пошёл в этот их крематорий. Раньше, говорю, вы евреев сжигать не отказывались, что же теперь на вас нашло? Почему не сжигаете? А они говорят: «Мы никого не сжигаем, независимо от национальной принадлежности и вероисповедания». И говорят: «Вот вы кто по образованию?» Я говорю: «Инженер». А они: «Значит, вы нас поймёте».
Бориска налил ещё по рюмке.
— Пусть земля будет ей… — сказала Зара.
— Пусть, — сказал Бориска.
— Я прослушал, кто умер? — спросил Шизофреник.
— Бабушка твоя умерла, — сказал Бориска.
— Да? — сказал Шизофреник. — Я не знал.
Бориска выпил и спросил:
— На чём я остановился?
— На том, что вы инженер.
— Ну да. И они начинают рассказывать мне, что у них заклинило лифт. Тот, который опускает покойного как бы в землю, а в действительности на транспортёр, подающий его в печку. «Мы, — говорят, — сто раз письменно начальству докладывали, что цилиндры перекашивает, лифт подклинивает, и это добром не кончится. Вот оно и не кончилось. Теперь всё рабочее помещение от пола до потолка включая стены в масле, цилиндры ремонту не подлежат, только замене, а их в наличии нет. Понимаете»?
Я говорю: «Очень хорошо понимаю, что такое „нет в наличии“, я, — говорю, — всю жизнь по снабжению». А они: «Вот и прекрасно, — говорят. — Цилиндры уже заказаны на одном из заводов „ФауДэО“, и заказ находится в стадии выполнения. Стены и потолок к покраске тоже подготовлены».
Я плюнул и ушёл. А они мне вслед кричат: «Надеемся, наши разъяснения вас полностью удовлетворили, и у вас больше нет к нам никаких претензий?» Уроды.
— А я в Германию не поехала, — сказала Зара. — Меня приглашали, работать, а я побоялась.
— Чего же ты побоялась? — спросил Бориска.
— Да мало ли, —
— Люди везде чужие, — сказал Бориска. — Хоть там, хоть тут.
Зара подумала и пришла к выводу, что этот незваный папаша прав. Особенно в её, так сказать, кругах своих не встретишь, сколько ни ищи. Сегодня он тебе свой, а завтра за десять долларов продаст с потрохами и кроссовками. А Бориска подумал:
«Интересно, кем это её приглашали в Германии работать?», — и думал об этом без перерыва, до самого утра — провисал на раскладушке, которую поставила ему в кухне Зара, и думал.
16
Да, с работой в нынешней Германии не очень хорошо сейчас обстоит, не то что раньше обстояло. Даже с такой работой, на какую приглашали Зару, есть определённые сложности. В Германии же всё это официально узаконено, через отдел кадров и профсоюз. Все вакантные места в так называемых пуфах заняты, все готовы работать сверхурочно и платить сумасшедшие налоги. Очередь стоит из желающих трудиться в поте лица и тела не за страх, а за совесть. Особенно от гражданок из стран, недавно вошедших в Евросоюз, отбоя нет.
Поэтому Раисе, это все так считали, с работой крупно повезло. Есть такие люди, которым, несмотря ни на что, всегда крупно везёт. Вот и ей наконец повезло, впервые в жизни. Может, не так крупно, как могло бы, но всё-таки и не мелко.
Во-первых, фактически по специальности она работала, невзирая на Европу и растущую безработицу. Во-вторых, очень прилично для новой эмигрантки зарабатывала. В-третьих, не зависела от разных социальных органов и арбайтзамта [4] , который только и делает, что норовит пристроить интеллигентного человека к метле. А о Раисе вскоре и коренные немцы прослышали: что живёт и работает в их городе учительница из России, и не просто учительница, а выпускница советской консерватории. Это после того случая, когда трое её учеников один за другим в Высшую Берлинскую музыкальную школу поступили. И обо всех троих берлинские светила отзывались восторженно, причём не в кулуарах каких-нибудь своих отзывались, а по телевидению.
4
Арбайтзамт — что-то вроде биржи труда, которая не столько предоставляет работу безработным (ну, разве что неквалифицированную и низкооплачиваемую), сколько заставляет всякими репрессивными способами её искать. Прекрасно понимая, что найти работу, тем более иностранцу, при нынешнем состоянии рынка труда практически невозможно.
Правда, он же, арбайтзамт, целый год платит неплохое пособие тем, кто работу имел, но потерял, да и тем, кто не имел, какие-то деньги платит, и на жизнь их, если скромно, хватает.
Такая, значит, противоречивая организация.
Вот после их успеха неожиданного слух о Раисе как о педагоге и стал кружить по всему городу и по его многочисленным окрестностям, и немцы строем повели к ней своих детей на выучку. Она уже по десять часов в сутки работала, а они всё вели и вели. Прямо эпидемия какая-то их поразила музыкального свойства. И стала Раиса зарабатывать уже настоящие, даже по меркам местного населения, деньги. При этом жила она теперь одна, а тратить много денег на себя, так чтоб по-настоящему в своё удовольствие, не умела. Не научилась, дожив до более чем зрелых лет. Зарабатывать, выходит, научилась, а тратить нет. И зарабатывая, Раиса думала: