Цена метафоры, или Преступление и наказание Синявского и Даниэля

Синявский Андрей Донатович

Н. Аржак, по-моему мнению, – тем более объективному, что мне лично не нравятся некоторые существенные особенности его произведений, – одаренный и квалифицированный беллетрист. Повесть «Говорит Москва» – это гротескно-фантастическая притча. Ее фабула откровенно условна, нарочито фантастически абсурдна. Время действия отнесено к 1960 году, что уже само по себе исключает претензию на достоверность. Внешние черты нашего быта пародийно смещены. Но общий вывод, так сказать, основной пафос повести отнюдь не антигосударственный, да и вообще не политический, а моралистический. Смысл его, по-моему, таков: каждый человек ответственен, даже виновен, если рядом с ним покушаются на жизнь другого человека. Можно спорить с абстрактно-метафизическими и пацифистскими нравственными принципами, воплощенными в этой повести, можно спорить с иными сомнительными в идейно-художественном

отношении особенностями его сатирического гротеска. Однако я убежден, что нельзя предъявлять автору политические обвинения, ссылаясь на этот нарочито гротескный, абсурдный сюжет. И тем более нельзя возлагать на автора ответственность за мысли и речи его персонажей, как это делают авторы статей в «Известиях» и в «Литературной газете». Это недопустимо при анализе любого литературного произведения и особенно – гротескного. Между тем Д.Еремин квалифицирует даже как «провокационный призыв к террор)» то место, которое в действительности имеет прямо противоположный смысл. Военные воспоминания героя, возникающие почти как бред, вызывают у него ужас и отвращение ко всякому убийству: «Я больше не хочу никого убивать. Не хо-чу!»

Общее мировосприятие лирического героя достаточно внятно выражено в ряде мест – в его воспоминаниях об отце, комисcape гражданской войны, и особенно в заключительных абзацах. Моралистическое обобщение: «Ты должен сам за себя отвечать, и этим – ты в ответе за других» – явственно сочетается с утверждением любви к родной стране.

Рассказ «Человек из МИНАПа» тоже написан в манере фантастического гротеска. Литературно он более слаб, несколько пошловат, но никак не может быть поводом для политических и уголовных обвинений.

3. Возможность таких обвинений, как уже указывалось выше, связана с особенностями жанра. Гегель считал одним из признаков гротеска «безмерность преувеличения». В первом издании Советской Литературной Энциклопедии сказано: «О гротеске в собственном смысле слова можно говорить лишь там, где смещение планов и нарушение естественного изображения носит характер литературного приема, отнюдь не воспроизводящего полного мировосприятия автора» (Т. 3. С. 24). Во втором издании Литературной Энциклопедии гротеск характеризуется как один из «видов типизации (преимущественно сатирической), при которой деформируются реальные жизненные соотношения правдоподобия, уступая место карикатуре, фантастике, резкому совмещению контрастов» (Т. 2. С. 401).

В недавно изданной книге выдающегося советского литературоведа М.Бахтина отмечается: «В гротеске… то, что было для нас своим, родным и близким, внезапно становится чужим и враждебным. Именно наш мир превращается вдруг в чужой» (Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965. С. 55).

Конкретные примеры жанра – многие новеллы Э. Т. А. Гофмана и Э. По, повесть Н. В. Гоголя «Нос», значительная часть прозы М. Щедрина, «Двойник» и «Крокодил…» Ф. Достоевского, некоторые рассказы Лескова, Ремизова и др. В советской литературе средства сатирического и фантастического гротеска широко использовали В. Маяковский, Вс. Иванов, И. Ильф и Е. Петров, И. Эренбург, Е. Шварц и др. В зарубежной литературе 20-го века – Я. Гашек, К. Чапек, Б. Брехт и др.

Гротескно-фантастическая проза произведений Н. Аржака находится в русле традиций этого жанра.

4. Как уже отмечалось выше, характерные особенности гротеска затрудняют его восприятие и даже вызывают антипатию, вполне естественную у читателей, воспитанных в иных литературных традициях. Но это никак не может обосновать уголовного преследования по политическим обвинениям.

Многолетний опыт советской литературы свидетельствует о том, что политические обвинения, выдвигавшиеся против самых разных авторов в пылу литературной полемики, как правило, впоследствии оказывались несостоятельными. Достаточно вспомнить, что даже такие произведения, ставшие ныне нашей классикой, как пьесы и многие стихи Маяковского, «Тихий Дон» Шолохова, «Вор» Леонова, романы и фельетоны Ильфа и Петрова, назывались «антипартийными», «мелкобуржуазными и даже «клеветническими». Стихи Есенина, ранние романы Эренбурга были изъяты из библиотек в результате еще более суровых обвинений.

Разумеется, я не намерен ставить в один ряд с названными выше книгами те произведения, на которые делается этот отзыв. Но тем не менее исторический опыт необходимо учитывать и в данном деле.

5. В истории нашей литературы есть и иные примеры, гораздо более близкие к данному случаю. Роман Е.Замятина

«Мы» и роман Б.Пильняка «Красное дерево» были опубликованы за границей в конце 20-х годов. Оба эти произведения наша критика тогда расценила как резко враждебные основным принципам советского строя. Однако, несмотря на то, что в ту пору наша страна находилась в неизмеримо более трудном положении, чем теперь, окруженная со всех сторон врагами, эти литераторы не были привлечены к судебной ответственности. Е. Замятину в 1931 году была предоставлена по его просьбе возможность уехать в Англию, Б.Пильняк был репрессирован в 1938 году по другому поводу и посмертно реабилитирован.

6. Все сказанное выше побуждает меня с полным сознанием всей меры гражданской и партийной ответственности, повинуясь только моей совести коммуниста, гражданина, советского литератора заявить, что при всех недостатках рассмотренных мною произведений я не вижу в них никаких оснований для судебного преследования по уголовному делу.

5/6 февраля 1966 года

Л. З. Копелев, член Союза писателей, кандидат филологических наук [13]

13

27 ноября 1965 г. Л. З. Копелев направил открытое письмо в секретариат ЦК КПСС, в идеологическую комиссию при ЦК КПСС, в президиум правления Союза писателей СССР в защиту А. Д. Синявского, в котором, в частности, писал: «…представляется необходимым возможно скорее освободить Синявского, а материалы этого дела передать в Институт мировой литературы, где он работает, и в Союз писателей, членом которого он состоит».

ПИСЬМО ПИСАТЕЛЕЙ ФРАНЦИИ, ГЕРМАНИИ, ИТАЛИИ, США И ВЕЛИКОБРИТАНИИ

Таймс. 1966. 31 янв.

Московское радио и советская пресса сообщили, что Андрей Синявский и Юлий Даниэль, опубликовавшие за границей свои книги под псевдонимами Абрам Терц и Николай Аржак, должны ответить за «свой гнусный поклеп» и пропаганду против собственной страны за границей.

Мы хотим подтвердить то, что уже заявляли публично многие писатели и деятели культуры разных стран: мы не считаем труды этих писателей пропагандой и декларируем, что наше отношение к этим писателям основывается только на их литературных и художественных достоинствах. Мы убеждены, что если бы они жили в одной из наших стран, в их книгах также могла бы прозвучать критика различных аспектов нашей жизни. Разница в том, что книги были бы опубликованы, а авторы их не оказались бы за решеткой. Мы можем только надеяться, что Советское правительство не останется равнодушным к голосу мировой общественности, к письмам со всего света, включая Международный ПЕН-клуб и Комитет европейских писателей.

Мы верим в правоту этих писателей и в то, что их произведения будут опубликованы на родине, и потому вновь обращаемся к совести и добрым чувствам советских руководителей и просим их освободить двух наших коллег, чьи книги мы считаем серьезным вкладом в современную литературу.

С совершенным почтением

Франция: Морис Бланшо, Андре Бретон, Жан Кассу, Маргерит Дюрас, Пьер Эмманюэль, Андре Френо, Жан Гиенно, Франсуа Мориак; Германия: Генрих Бёлль, Гюнтер Грасс, Уве Йохансон, Ханс Магнус Энценсбергер, Клаус Хауппрехт, Мартин Вальзер; Италия: Либеро Биджаретти, Итало Кальвино, Диего Фаббри, Альберто Моравиа, Иньяцио Силоне, Джанкарло Вигорелли; США: Ханна Арендт, У. Х. Оден, Сол Беллоу, Микаэл Харрингтон, Альфред Казинц, Мэри Маккарти, Дуайт Макдональд, Артур Миллер, Филип Pax, Филип Рот, Мейер Шапиро, Уильям Стайрон; Великобритания: А. Альварес, А. Эйер, Дэвид Карвер, Бриан Гранвилл, Грэм Грин, Дж. Хаксли, Леман, Дорис Лессинг, Айрис Мердок, Герберт Рид, Клэнси Сигал, Мюриел Спарк, Филип Тойнби, Джо Уэйн, Бернард Уолп, Т. Уэйгвуд, Ребекка Уэст.

НИКОЛАЙ АРЖАК

ГОВОРИТ МОСКВА

I

– Миу! – это плачет маленький котенок.

– Миу! – он еще мяукать не умеет.

Одиночеством безмерно угнетенный,

Он тоскливо бродит меж скамеек.

Рядом грубые, всесильные, большие

На скамейках восседают люди.

Словно псы, кругом рычат машины.

Он боится. Как же дальше будет?