Цена одного дня
Шрифт:
— Ты что, боишься? — усмехаюсь я, а птичка уже так близко, что меня касается тепло ее разгоряченного тела.
— Конечно, я не хочу обжечься о печь или поскользнуться на мокром кафеле. Я наконец-то поверила, что есть шанс спастись.
Твою мать, ну зачем ты так говоришь?! Хочешь окончательно унизить меня?! Хочешь доконать?! Я и так презираю себя за то, что был таким болваном, и представь себе, птичка, не знаю, как теперь все исправить. Я даже в глаза тебе смотреть не могу. И хорошо, что сейчас вижу лишь размытое очертание твоей хрупкой фигурки, иначе утопился бы прямо в бассейне
— Босс, почему ты молчишь? Ты выведешь меня?
— Нет, — шепчу я не своим голосом, резко притягиваю птичку к себе и, гори все синим пламенем, целую ее в губы.
Снова этот ни с чем несравнимый вкус, от которого кружится голова.
Птичка хоть и напряжена, а не отталкивает меня. Несмело отвечает на поцелуй, почти повисая в моих объятиях.
Я в кулаках сжимаю ее гребаное полотенце, намереваясь сорвать его и трахнуть ее на ближайшем шезлонге, но в зале загорается свет. Птичка распахивает глаза, отстраняется и делает шаг назад, выскальзывая из моих рук. Пряча от меня лицо, разворачивается и бегом удирает отсюда. А я стою на краю бассейна — брошенный, голый и с каменным стояком.
И что мне теперь делать?
Глава 20. Ева
Не знаю, от чего мне жарче — от парилки или поцелуя Люкова. В комнате я сразу распахиваю окно и поглубже вдыхаю свежего воздуха. Успокоиться не выходит. Сердце рьяно рвется из груди, а ноги по-прежнему будто не свои.
Только не это, пожалуйста! Я же зареклась после Макса связываться с плохими парнями. У них всегда будут проблемы, враги. Рядом с ними ходит сама смерть. А я не хочу засыпать и просыпаться в страхе, что снова кто-то разбудит меня пулеметной очередью.
За спиной щелкает дверной замок. Не оборачиваясь, я прошу:
— Босс, уйди. Пожалуйста.
— Увы, птичка, уходить будем вместе.
Взволнованность его тона вынуждает меня обернуться. На Люкове брюки и наспех накинутая рубашка. Он бросается к окну, выглядывает на улицу и, схватив меня за руку, тащит к выходу.
— Эй!
— Шаман нашел нас.
— Но мне надо одеться! — Я дергаю его за руку, но Люкову пофиг.
Он вытягивает меня из комнаты и бегом ведет вниз, где Артем Никитич заряжает двустволку.
— Машину я выгнал, — говорит он нам и подает Люкову ключи, хмуро оглядывая меня — босую и в полотенце.
— Спасибо за сауну, — пищу я, сжавшись.
Люков изгибает бровь, взглянув на меня, но не задерживается для прощания с дедом. Подхватывает меня руки, выносит во двор, где закидывает на заднее сиденье, прыгает за руль и с ревом выводит машину на дорогу. Мы успеваем скрыться за углом, прежде чем фары бандитского кортежа освещают улицу. Меня бросает из стороны в сторону от крутых поворотов, в которые нас заносит, пока мы наконец не выходим на федеральную трассу.
— Ты почему не пристегнута? — спрашивает Люков, посмотрев на меня в зеркало заднего вида.
Действительно! Времени трусы надеть не было, а пристегнуться — откуда-то взялось!
— А ты? — бурчу я, поправляя полотенце на груди и откидывая назад влажные пряди-сосульки.
Он усмехается и натягивает на себя ремень безопасности.
— С Кэпом все будет
— Ты меня успокаиваешь? Или себя? — интересуюсь я, заметив здесь бумажный пакет и заглянув в него.
Артем Никитич позаботился о том, чтобы мы не умерли с голоду. Положил нам испеченный мной пирог, контейнерочек рагу и бутылку воды. Его внуку следовало бы многому у него поучиться.
— Как ты узнал, что Шаман здесь?
— Фаза сообщил.
Опустив стекло, Люков выбрасывает мобильник и прибавляет газу.
Слушая только вой машины и глядя на проносящиеся мимо темные очертания деревьев, я еле сдерживаюсь, чтобы не сказать Люкову, насколько он опасен для своих родных. Если я сделаю это, он никогда не сойдет с этого пути. Назло нам и нашим нотациям будет жить в беззаконии.
А он, словно чувствует, как эта червоточина сидит во мне и выедает. Час спустя сворачивает на проселочную дорогу и тормозит где-то посреди поля. Погасив фары, тяжело вздыхает, но молчит. Дает нам обоим время, прежде чем сказать:
— Говори.
— Что?
— Все, что хочешь.
— Тебе это не понравится, — отвечаю я.
— Знаю. — Он вытаскивает из перчаточного ящика пистолет и бросает его на сиденье около меня. — Вот. Гарантия твоей безопасности от меня.
— Ты козел, — начинаю я, вызвав у Люкова усмешку. — Ты не заслуживаешь ни деда, ни брата, ни племянника, ни Фазу. Они — твое благословение по какой-то чудовищной ошибке.
— Мда, птичка, резать без ножа ты умеешь.
— Ты сам позволил мне открыть рот. Но если не хочешь слушать, я не стану напрягаться. — Я открываю дверь, выскакиваю на улицу и ежусь от нахлынувшего ночного ветра — скорее освежающего, чем прохладного. — Ты настырный! — повышаю я голос, в ночи прозвучавший как отчаяние. Оборачиваюсь и смотрю на Люкова, опершегося локтем о дверцу. — Ты можешь многого добиться! Почему же ты так жестоко игнорируешь то, что имеешь? Почему не ценишь? Почему окружаешь себя подонками? В нашей жизни и так хватает дерьма, босс. Надо дорожить каждой минутой покоя, каждой улыбкой, каждым добрым словом. Неужели они ничего для тебя не значат? Неужели тебе не хочется познать другую сторону жизни, где не грязные деньги делают тебя кем-то, а твое отношение к людям? Артем Никитич прав: Шаман поведется на нашу свадьбу. У него просто выбора не останется. Но что дальше, босс? Тебя засасывает в болото, и туда же утащит меня. Егора, Артема Никитича, твоего племянника, Фазу. Всех, кому ты не безразличен.
Сказав это, я замечаю, что сболтнула лишнее. И Люков, как назло, понимает, что это не оговорка. Его взгляд становится пристальнее, как будто полумрак между нами начинает сгущаться.
А меня душит горький ком, застрявший в горле. Я отворачиваюсь, пока не заплакала. Ни за что не стану реветь при нем. Обойдется!
Я вздрагиваю в тон хлопнувшей дверце, и вот Люков уже разворачивает меня к себе. Его пальцы до боли сдавливают мои плечи, а на грубом лице играют желваки. Разозлила босса мафии. Ай да я, ай да молодец! Вот так и сдохну тут — среди кукурузы. Вот только до конца выскажусь, чтобы Люков на всю жизнь запомнил мои слова.