Цена прощения

Тей Анастасия

Не мог не попытаться. Не мог не попробовать вернуть все назад. Исправить. Разгрести наконец-таки рухнувшие нам на голову руины. Построить хоть что-то целое. Хоть что-то…

Мне было больно, потому что я понимал, что навсегда потерял ту, что люблю. Мне было больно, потому что я понимал, что ничего не смогу больше исправить. Мы всегда будем поразнь. Мы всегда будем на разных берегах. И как бы сильно я не желал тянуться к ней. Как бы сильно не мечтал стать ближе это было невозможно. Теперь Майя всегда будет для меня чем-то недостижимым.

Ноги против воли тянули меня к земле и я медленно

стал опускаться на пол, задыхаясь от собственных чувств. Удивительно как всего один человек способен привознести нас на седьмое небо. И именно этот же человек способен безжалостно скинуть нас оттуда, заставляя с силой разбиться об реальность.

— Тимур! — где-то далеко от себя я услышал голос Майи.

Но вот поздравляю тебя, старик, ты благополучно сошел с ума.

— Тимур! — уже отчетливей вновь раздался ее голос.

Быстро поднялся на ноги, оборачиваясь по сторонам. И в окне я увидел как Майя со всех ног несется по дорожке из гравия обратно в дом. Это стало для меня признаком старта. Как красная тряпка для быка. В ногах вновь появилась необходимая сила и я побежал к ней навстречу. Коридор. Множество ступенек и наконец долгожданные объятья.

Я прижимал ее так сильно к своему телу, что мне казалось я точно сломаю ей пару ребер. Я чувствовал так много, что казалось в следующую секунду меня просто разорвет от чувств, что я испытывал к этой девушке. И в этот момент я понял, что больше никогда не отпущу ее. Никогда не смогу отказаться.

— Клянусь вам, Тимур Альбертович, — сквозь слезы с трудом говорила Майя. — Если еще хоть раз вы заставите меня плакать этот раз будет последним. Ты понял! — угрожающе говорила она прижимая меня как можно ближе к себе.

Счастливая улыбка против воли расцвела на губах. А я и сам хотел заплакать.

— Ну от счастья то можно? — решил я разрядить обстановку.

— Еще как можно, — все еще держала она серьезное выражение лица. — О, и не думай, что я тебе все простила. Ты теперь до конца жизни должен быть паинькой, учти!

Я был согласен на все. И быть паинькой. И завязать с преступной деятельность. Я понимал, что теперь эта женщина может благополучно вить из меня веревки. Именно поэтому я твердо кивал головой на каждое ее слово.

— Обещаю, я буду паинькой, — прошептал я, нежно прижимаясь к ее сладким губам.

На секунду мне показалось, что мое сердце остановилось. Как только мои губы нашли ее, остановилось и время. Для меня осталась только Майя. Ее горячие руки на моем затылке. Ее хрупкая талия в моих руках. Ее влажный язык в моем рту. Моя сумасшедшая любовь к ней.

— Поехали домой, Тимур. Давай поедем домой, — нежно шептала Майя, слегка поглаживая мою щетинистую щеку.

Ее глаза сейчас казались огромными. Они впивались в мое лицо, пробираясь до самого сердца. Ее взгляд заставлял это самое сердце биться чаще. Мне хотелось вечно тонуть в этом взгляде. Даже, когда она злилась я любил ее глаза. Когда она улыбалась я любил эти глаза. Когда она тонула в страсти. Я хотел всегда смотреть в эти бездонные омуты.

— Да, поехали, — прошептал я, оставляя ели уловимый поцелуй на ее макушке.

В тот момент, когда я осторожно сжимал хрупкую руку Майи, пока водитель вез нас в сторону дома я вдруг осознал, что с самого

первого дня… С самого первого ее появления в моем доме мне нужна была именно она. Сама. Мне не нужно было ломать ее. Не нужно было менять. Тело тянулось к ней, а я не понимал этого… Отталкивал. Делал больно, когда нужно было просто любить.

Месяц спустя.

— Ой, Давид, мама с ума сойдет, когда увидит нас, — говорил я сам прибывая честно говоря в шоке.

Давид с самодовольной улыбкой поправил черный пиджак вместе со мной довольно прожигая свое отражение в зеркале. Сын был действительно маленькой копией меня. Сейчас, когда мы оба стояли в черных смокингах нас казалось бы совершенно нельзя отличить. Он словно копировал каждое мое движение. Уверенный взгляд. Улыбка похожая на оскал. И сила, что исходила казалось бы от маленького ребенка чувствовалась даже на расстоянии.

За этот месяц мы очень сильно сблизились с Давидом. И если честно такой связи как с ним я никогда не чувствовал. Он слушался меня и считал действительно авторитетом. Он хотел ровняться на меня и даже боялся лишний раз показать слезы. Он всегда тянулся ко мне и порой даже стало происходить так, что мое слово для сына было важней слов Майи.

Мы все еще смотрели друг на друга через огромное зеркало прихожей. Я волновался настолько сильно, что казалось через несколько секунд просто потеряю сознание. Становилось сложно дышать и небольшая коробочка в кармане брюк заставляла мое бедро гореть.

— П-папа, — неуверенно прошептал Давид, заставляя мое сердце болезненно сжаться. — Можно я буду так тебя называть?

Внутри будто-бы что-то взорвалось от радости. От неописуемого счастья. От любви к этому маленькому человечку. Хотелось схватить его и больше никогда не отпускать. Хотелось снова и снова слышать это слово "Папа". Хотелось включить диктофон и записать как Давид называет меня папой, а после на повторе переслушивать со счастливой улыбкой.

Против воли пальцы потянулись ко второй руке и я с силой ущипнул себя за кожу лишь бы убедиться в реальности происходящего. Не верилось. Жутко не верилось, что счастье может так быстро настигнуть меня. А я и не понимал чем же я заслужил это самое счастье?! Как человек, что столько лет рушил жизни других людей. Что столько лет оставлял за собой лишь хаус смог наконец-таки получить право на счастье?! Я не знал, но в эту секунду я благодарил всех. Судьбу, звезды, Бога, в которого никогда не верил. В тот момент я обрел веру во всех.

— Конечно, конечно, — со слезами на глазах прошептал я, прижимая Давида ближе к себе. — А-а я… М-можно я буду называть тебя сыном? — с трясущимися от волнения руками спросил я.

Давид радостно закивал, а в его огромных глазах уже собрались слезы, что медленно стали скатываться по пухленьким щекам.

Сильнее прижал сына к груди, боясь, что в следующую секунду просто раздавлю его от переизбытка чувств. Мы с Давидом на пару ревели как девченки, поочередно шмыгая носом. И постепенно слезы переросли в смех. Не знаю насколько он был радостным. Скорее жутко эмоциональным. Не произвольным. И после того, как из меня вырвалась нервная усмешка Давид следом подхватил меня, разражаясь детским смехом.