Цена счастья
Шрифт:
Тяжелых решений, крови, смертей…
Когда-то они подозревали друг друга. Не доверяли. Опасались подвоха. Когда-то они ждали удара.
Сейчас им предстояло принять одно из самых серьезных решений.
Принять? Или оно уже принято?
Ганц смотрел на женщину. Он видел ее каждый день, но сейчас – словно впервые. Отблеск свечей ложится на золотые волосы, искры пляшут в загадочных зеленых глазах, лицо кажется удивительно юным и в то же время мудрым…
Лиля смотрела на мужчину словно впервые.
Темные глаза кажутся совсем черными. Черными кажутся
Он не красавец, нет. Джерисон был намного красивее, да и Ричард, и Гардвейг даже сейчас…
И все же это не важно. Красота – это фантик. Но едим-то мы конфету…
– Согласится ли король? – Лиля с трудом узнала свой голос. Такой ломкий. Такой… неуверенный. Она ли это? Или это – именно она?
– Вы согласны, Лилиан?
– Ты. Называй меня Лилей, Ганц. Полагаю, для супругов так будет лучше?
И в темных глазах вспыхнула надежда, сменившаяся шальной радостью.
Этим вечером, ложась спать, Лиля размышляла о самых разных вещах.
Вот честно – никогда она о Ганце даже не думала в таком контексте…
Хотя… она вообще ни о ком не думала, чего уж там. Хватало и переживаний, и проблем, и головной боли – еще о мужиках размышлять! Вот некогда! И хоть убивайте.
Они договорились, что пока не будут предпринимать решительных действий. Траур – штука обязывающая. Длится примерно три года. В течение этого времени выдать ее замуж просто нельзя. Разве что король сильно надавит на альдона и тот даст разрешение. Но именно что разрешение должно быть от альдона.
То есть пока можно было чувствовать себя спокойно. Но до решения Эдоарда.
А тот ведь решать будет. Через нее на Ативерну завязан Август. И она сама уже не последняя фигура.
Строго говоря, пока у них с Ганцем есть две проблемы. В том, что они споются, Лиля не сомневалась. Уже сработались. Уважают друг друга… если уж кому из мужчин она и может доверять – это Ганцу. Потому как вирмане молодцы, но они вирмане. А сколько там завязано на клановую систему… даже думать не хочется. Такой вот скромный вопрос. Выгоднее налаживать отношения с одним Эдоардом или с двумя десятками мелких корольков на Вирме? Ладно, ярлов, но суть-то не меняется!
Нет, на фиг. Ибо не фиг. И точка.
Сбежать в другое государство тоже не выход. Лиля это и сама понимала, без молчаливого подтверждения Ганца. Или отравят, или зарежут, или еще что… но невыездной ей быть долго и печально. Эту систему ой не в советские времена придумали. И спасибо Эдоарду за то, что она до сих пор не под замком.
А вот Ричард…
Да, та ночь навсегда останется между ними. Но ребенок… Сказать или не сказать?
Молчать, однозначно.
После такого кошмара, который случился из-за Амалии и ее любви, – молчать! Можно стимулировать роды, чтобы они прошли раньше. Можно. И списать все на Джерисона.
А почему нет? До Менделя тут еще долго не дорастут. А она никого просвещать по генетике, кроме Ганца, не собирается.
Резать будут, на куски рвать будут – все равно. Ребенок от мужа. И никаких!
Это единственный способ выжить. А Ричард, даже если что-то заподозрит, все равно будет молчать.
Миранда засопела под теплым одеялом и перевернулась на бок, зарываясь в подушку.
М-да, вот еще проблема…
Вот честно – отдавать Мири в Ханганат не хотелось. Ведь отравят малявку. Но и как разрулить эту ситуацию, Лиля пока не знала. Оставалось только ждать и терпеть.
«Смириться надобно для виду, но – тянуть. Кто время выиграл – все выиграл в итоге…» [7]
Вот пока и будем тянуть.
Но что дальше?
Ну вирмане ее решение примут. Они как раз Ганца уважают. Будь возможность – еще бы и почетным вирманином приняли бы. За изворотливость и жестокость.
М-да…
«А не боишься, что станет мужем да попробует навести в доме порядок? Со средневековой точки зрения?»
«А вот не боюсь, – огрызнулась Лиля на внутренний голос. – Ни капельки. И отвали. Вот что нам с Александром делать?»
7
Ж.-Б. Мольер. «Тартюф». Перевод М. Донского.
Фалион ведь приезжал. И за руку брал, и в глаза смотрел… и сил не было его оттолкнуть. А придется.
Нельзя теперь с ним иметь никаких отношений.
В этом они с Ганцем были солидарны. Супружеская верность – это серьезно. Сама Лиля подвигов на стороне совершать не собиралась. Насчет Ганца она не знала, но была уверена: если что-то и произойдет, то в обстановке строжайшей конспирации. Она точно ни о чем не узнает. А что еще надо?
Взаимное уважение у них есть, готовность работать вместе есть, любовь?..
Вот с любовью проблема. Не с физической стороной, нет. Тут как раз Ганца можно было только похвалить. От графини Иртон он благополучно нахватался любви к чистоте, регулярно менял белье и мылся минимум раз в два дня. По здешним меркам – чистюля. И, судя по некоторым обмолвкам, не эгоист, без «особых» вкусов в стиле неизвестного здесь маркиза де Сада – одним словом, жить и любить.
А с духовной…
Лиля печально посмотрела в окно.
Сердцу ведь не прикажешь. Но и ставить все на кон… легко говорить романтикам! А ей-то жить хочется! Жить!
Да, ее тянет к Фалиону. Но… нельзя. Просто нельзя. А значит – надо смириться и обо всем забыть.
И сказать все Александру при следующем его визите.
Так честнее…
– Мири, мне надо с тобой поговорить.
– Да, мам?
– Лэйр Ганц сделал мне предложение.
Мири смотрела серьезно и испытующе. Лиля чувствовала себя неуютно под этим взглядом, но и отступать не собиралась.
– У меня будет ребенок. От твоего папы.
Мири подскочила и взвизгнула от радости. Потом выразительное личико погрустнело…