Цена весны

Абрахам Дэниел

Интересно.

— Они все в таком же духе? — спросил он.

— Вопросы? Да, некоторые из них, — ответила Эя. — Особенно вопросы Ванджит. Мы не смогли найти правдоподобный ответ на них.

Маати поджал губы и кивнул. Абсолютное создало относительное. Что бы это значило? Он обнаружил, что улыбается, вначале не понимая, над чем.

— Я думаю, — сказал он, — что оставить вас одних было самое лучшее, что я мог сделать.

Свет огня выхватил из полумрака ответную улыбку Эи:

— Я бы так не сказала, но это было увлекательно. Сначала мы чувствовали себя так, словно

крадемся на кухню за пирожками. Все хотели что-то делать, но это казалось… неправильным? Не знаю, подходящее ли это слово. Похоже мы не должны были это делать и, из-за этого, нам еще больше хотелось. И тогда мы начали говорить друг с другом, а это все равно, что мчаться на отцепившейся повозке. Мы не могли остановиться или даже замедлиться. Половину всего времени мне казалось, что мы идем по неверной дороге, но…

Она пожала плечами, кивнув на свиток в его руках.

— Ну, даже если и так, кое-что из этого может быть весьма полезным, — сказал Маати.

— Надеюсь на это, — сказала Эя. — И это напомнило мне кое-что. Я нашла во дворе несколько книг. И принесла их.

Маати мигнул, мгновенно забыв о свитке, который держал.

— Книги? Они не все сожгли? — воскликнул он.

— Не такие. Они не наши, — ответила она. — Из Западных земель. Лекарские книги. Вот.

Она забрала у Маати свиток и, взамен, вложила в его руку маленькую книгу в полотняном переплете. Один из прутьев в очаге треснул, послав вверх угольки, похожие на светлячков. Маати наклонился вперед.

Маленькие буквы, убористый почерк, чернила выцвели. Даже при свете солнца читать книгу было бы трудно; при свете огня и свечи — невозможно. Разочарованный, Маати перевернул несколько страниц, и на него посмотрел глаз. Он перевернул страницы к началу и стал просматривать их медленнее. Все иллюстрации представляли из себя глаза, некоторые вырванные из глазниц, некоторые аккуратно проткнутые скальпелем. Каждый глаз сопровождал текст, открывавший, как он предположил, его секреты.

— Зрение, — сказала Эя. — Автора зовут Арран, но книга, скорее всего, написана дюжиной людей, использовавших одно имя. Четыре-пять поколений назад на севере работали ученые, и тогда там проводили блестящие исследования. Мы, конечно, не обращали на них внимания, потому что они были проведены не нами. Но работы очень, очень хороши. А этот Арран — просто бриллиант.

— Существовал он или нет, — сказал Маати, имея в виду, что это шутка.

— Существовал он или нет, — совершенно серьезно согласилась Эя. — Я поработала с этим. Вместе с Ванджит. Мы сделали набросок. Ты должен на него взглянуть.

Маати отдал ей книгу, и она вытащила из рукава пачку бумаг. Маати обнаружил, что колеблется, брать ли их. Ванджит и приснившийся ей ребенок. Ванджит, которая во время войны потеряла так много. Он не хотел, чтобы хоть одна из его студенток заплатила суровую цену за неудачное пленение, но особенно эта.

Он взял бумаги. Эя ждала. Он открыл их.

Проект пленения, хорошо обдуманный. Разделы и связи сопровождались комментариями, в деталях освещавших каждую из них, часто с двумя-тремя заметками о возможных подходах. Андат будет называться

Ясность-Зрения и будет основываться на медицинских знаниях западных целителей и женской грамматике, которую создали Маати и Эя. Даже если какой-нибудь из поэтов Второй Империи и сумел пленить этого андата, этот подход, эти описания и эти чувства были совершенно другими. Совершенно новыми.

— Почему Ванджит? — спросил он. — Почему не Ашти Бег или Маленькая Кае?

— Ты думаешь, она не готова?

— Я… я бы не стал заходить так далеко, — сказал Маати. — Но она так молода, и ее жизнь была намного тяжелее, чем у других. Вот я и спрашиваю себя…

— Никто из нас не совершенен, Маати-кво, — сказала Эя. — Мы должны работать с теми людьми, которые у нас есть. Ванджит умна и решительна.

— Ты думаешь, она в силах это сделать? Пленить андата?

— Я думаю, что она — наша лучшая надежда. За исключением, возможно, меня.

Маати вздохнул, кивая, как себе, так и ей. Страх сжал горло.

— Дай мне посмотреть на это, — сказал он. — И подумать.

Эя приняла позу подчинения приказу. Маати опять посмотрел вниз.

— Почему он не пришел? — спросила Эя.

— Потому что… — начал Маати, но оказалось, что ответить не так просто, как он думал. Он сложил бумаги и начал было совать их в рукав, потом вспомнил, что одежда промокла и бросил их на низкую деревянную кровать. — Потому что не захотел, — наконец сказал он.

— И моя тетя?

— Не знаю, — сказал Маати. — На мгновение мне показалось, что она может встать на мою сторону. Ей не нравится то, как они живут. О, нет. Не так. Она, похоже, беспокоится о будущем, и намного больше его. Но он не хочет участвовать ни в чем.

— Он сдался, — сказала Эя.

Маати вспомнил лицо Семая, его морщины и усталость. Его искреннюю улыбку. Когда они впервые встретились, поэт мало чем отличался от мальчика и был моложе, чем Эя сейчас. Вот что мир сделал с этим мальчиком. Вот что мир сделал с ними всеми.

— Да, — сказал Маати.

— Тогда мы будем работать без него, — сказала Эя.

— Да, — повторил Маати, вставая. — Да, мы будем, но, если ты простишь меня, Эя-кя, мне кажется, что я слегка устал за день. Небольшой отдых, и завтра мы приступим с новыми силами. И где список вопросов? А, благодарю тебя. Я просмотрю их все, и мы решим, куда лучше всего идти отсюда, верно?

Она взяла его руку и нежно сжала костяшки пальцев.

— Так хорошо, что ты вернулся, — сказала она.

— И я очень рад быть здесь, — сказал он.

— У тебя есть новости о моем отце?

— Нет, — ответил Маати. — Я не спрашивал. Первое правило участника забега, верно? Никогда не смотри на того, кто позади тебя.

Эя хихикнула, но не ответила. После того, как она ушла, Маати пошевелил огонь и сел на кровати. Ночная свеча стояла прямо в стеклянном колпаке, горящий фитиль отмечал часы до рассвета. Фитиль еще не догорел до первой четверти, и Маати чувствовал себя истощенным. Он аккуратно убрал бумаги и свиток с кровати, натянул одеяло и уснул глубже, чем за все эти недели. Его разбудило пение утренних птиц и бледный предрассветный свет.