Цена весны
Шрифт:
Лодочник нахмурился, посмотрел на Эю, потом опять перевел взгляд на Маати. Наконец он сплюнул в воду:
— Да первого предместья. Я довезу вас до туда, и не дальше.
— Это все, что мы просим, — сказала Эя.
Маати показалось, что он слышит шепот Маленькой Кае «Я могу попросить и больше», но был слишком занят, ставя доску в нужное положение. Не самая простая задача — провести трех слепых женщин на лодку по ненадежной доске, — но Маати и помощник справились, замочив только подол Маленькой Кае. Когда сам Маати, наконец, втащил себя на лодку, он полностью вымок в холодной воде и выпачкался в грязи от пояса до сапог. Хлюпая грязью, он дошел
Итак, они оставили Ванджит в лесу. Единственного в мире поэта и андата на ее бедре. Одну в лесу, на который вот-вот обрушится зима. Что она будет делать? Как она будет жить, эта отчаявшаяся женщина? Какое мщение она готовит всему миру? Маати посмотрел на танцующее в печи пламя.
— На юг было бы быстрее, — сказал Маати. Лодочник посмотрел на него, пожал плечами и что-то пропел, Маати не смог разобраться слова. Помощник ответил, и лодочник повернул руль. Гребное колесо забило быстрее, лодка рванулась вперед.
— Дядя? — спросила Эя.
— Все развалилось, — сказал Маати. — Мы ничего не можем сделать отсюда. Искать ее в половине всех диких южных лесов Утани? Нам нужны люди. Нам нужна помощь.
— Помощь, — повторила Эя так, словно он предложил достать звезду с неба. Маати попытался что-то сказать, но печаль и гнев сжали его горло. Он негромко выругался и заставил слова выйти наружу.
— Нам нужен Ота-кво, — сказал Маати.
Глава 25
— Ты вернешься домой? — спросила Ана. — Когда все это закончится, я имею в виду.
— Зависит от того, что ты понимаешь под словом «закончится», — ответила Идаан. — Ты имеешь в виду, что мой брат уговорит поэтов оживить всех умерших в Гальте и Чабури-Тане, восстановить город и убить пиратов, после чего отпустить андата и утопить все их книги? Если ты имеешь в виду что-то похожее, значит ты ждешь вчерашний день.
Ота задвигался, делая вид, что еще спит. Солнце позднего утра грело его лицо и одежду, негромкое хихиканье реки в борта лодки и низкий, ровный плеск гребного колеса сливались во что-то вроде мелодии. Уснуть казалось весьма просто, но тело болело, сжималось и жаловалось, несмотря на три слоя материи между его спиной и палубой. Если он встанет, будут разговоры, предположения и решения. Пока он делает вид, что спит, он может позволить себе плыть по течению. Не самое удобное передвижение, но передвижение.
— Ты не можешь считать, что мы будем гнаться за этими людьми всю оставшуюся жизнь, — сказала Ана.
— Да, надеюсь, мы проживем подольше, — согласилась Идаан. — Итак. Если все это закончится таким образом, что я смогу вернуться к Семаю, тогда я согласна. Мне нравится его общество.
— И он примет тебя, хотя ты уезжала так надолго?
Ота услышал улыбку в ответе Идаан.
— Он прощал мне кое-что похуже. Почему ты спрашиваешь?
— Не знаю, — ответила Ана и через мгновение добавила: — Потому что я пытаюсь его себе представить. Ну, мир, каким он будет. Раньше я никогда не уезжала из Гальта, только один раз ездила на переговоры в Эймон. И я хотела бы вернуться туда. Актон. Киринтон. Но их больше нет.
— Да, похоже на то, — согласилась Идаан. — Мы не знаем точно, насколько там плохо,
Настала тишина, которая означала только отсутствие человеческих голосов. Река, птицы, ветер, все они продолжали их длинный нечеловеческий разговор. Не настоящая тишина, только кажущаяся.
— Я думала о том, что делала бы без всех вас, — сказала Ана. — И потом представила себе… Что можно сделать, если город охватит огонь, которого никто не видит? Как можно его потушить?
— Никак, — холодно ответила Идаан, просто констатируя факт.
— Я думаю об этом, — сказала Ана. — И думаю все больше и больше. Будущее, все то, что может пойти не так. Опасности. Я спрашиваю себя, всегда ли так происходит, когда…
Идаан щелкнула языком.
— Ты не обманул никого, брат, — сказала она. — Мы все знаем, что ты проснулся.
Ота, не открывая глаз, перекатился на спину и принял позу жалкого отрицания. Идаан хихикнула. Он открыл глаза. Высоко над ним висел купол бледно-синего неба, горящее белым солнце обжигало глаза. Ота сел, спина болела так, словно кто-то бил по ней палками.
Ашти Бег спала в нескольких ярдах от него, подложив руку под голову. У каждого борта лодки сидела пара стражников, еще несколько расположились на носу и корме, глядя на неизменяющуюся реку. Данат присоединился к наблюдателям на носу и, казалось, о чем-то разговаривал с ними. Приятное зрелище. После того, как Ота исчез из постоялого двора, он беспокоился, что между Данатом и капитаном охраны могла возникнуть неприязнь. Но, похоже, Данат специально вел себя так, чтобы этого не произошло.
Ота выбрал бы лодку побольше, но печи на корме были надежными, колесо — новым; да и выбора почти не было. На набережной стояли всего три лодки, и даже император не мог сотворить из воздуха четвертую. Ана и Идаан сидели рядом на скамье, высотой в голень, держась за руки.
Ота уже и раньше замечал, что Ана и Ашти Бег стремились касаться кого-нибудь. Словно после потери зрения у них возник голод на людей, и они переплетали пальцы с теми, кто находился рядом.
— Вы обе чудесно выглядите, — сказал Ота.
— А твои волосы выглядят так, словно в них мыши устроили гнездо, — сказала Идаан.
Кончики пальцев Оты подтвердили ее оценку. На самом деле все они были не очень-то ухоженными. Слишком много недель в дороге. К тому же они мылись тряпками в чуть теплой воде и выглядели достаточно сомнительно. Где-то к востоку от Утани к ним присоединилась колония вшей, которая все еще занимала их вечерами. Ота представил себе, что в таком виде идет по дворцам в Утани и улыбнулся.
Он подошел к борту, где стояли ведро и веревка, как раз для подобных ситуаций. Под взглядами стражников он сам опустил веревку в реку и набрал воду в ведро. Когда он встал на колени и вылил ведро на голову, ему показалось, что внутри образовался лед. Он ухнул, содрогнулся и откинул волосы назад. Идаан, сзади, засмеялась. Он подошел к ним, и Ана протянула ему кусок материи, чтобы он мог вытереться и обсушиться.
И так всю дорогу. Сзади лежала трагедия, впереди — полная неопределенность. Его глодали страхи, вина и печаль, но сестра сидела здесь, весело смеясь вместе с ним. И его сын. Их окружала река — холодная, неудобная и прекрасная. Каждый день означал еще больше смертей, но плыть быстрее было невозможно. Ота вспомнил, что, будучи моложе, часами сидел на носу и хмуро смотрел на воду, словно одной силой воли мог сделать из вещей то, чем они не были. Сейчас, в старости, он мог отложить свое нетерпение на какое-то время, сдержать энергию до того мгновения, когда она может что-то изменить. Он научился отдыхать. Возможно, философы назвали бы это мудростью.