Цена за ее свободу, или Во имя денег
Шрифт:
Ладно, чуть не считается. Знаешь, любовь – это болезнь, а любую болезнь можно излечить. Главное – вовремя подобрать нужное лекарство…
– Катя, ты., ты?.. – подбирая слова, прошептал «Эдик».
– Закрой рану, – бросив ему полотенце, сказала я, – а то потеряешь много крови, да и хозяйке ковер испортишь.
«Эдик» позеленел. Глядя на него по-прежнему с усмешкой, я вызвала «скорую», и стала собирать сумку. Надо торопиться – времени нет…
– Катя, не уходи… – В глазах «Эдика» появились слезы.
– «Скорая» приедет,
Пожилой врач управился на удивление быстро, даже быстрее, чем я ожидала. «Пуля навылет прошла, – донесся до меня глуховатый баритон. – Предлагал в больницу – не поехал. Деньги на лапу дал, подлец…» Вид у врача был донельзя обиженный, будто он не деньги получил, пинок под зад.
Схватив такси, я поехала в магазин горящих путевок. Ближайший тур был через пять дней. Поскольку выбирать не приходилось (для частного вылета в Париж пришлось бы делать визу самостоятельно), я согласилась и, оставив паспорт, отправилась искать подходящее жилье. Не на вокзале же, в самом деле, ночевать!
Маленькую квартирку в районе Измайловского парка мне без особого труда удалось найти по газете «Из рук в руки». Сняв ее на месяц, я, по примеру «Эдика», щедро заплатила хозяйке за молчание. Та, сделав круглые глаза, быстро удалилась. Проводив ее, я спустилась вниз, накупила в ближайшем супермаркете еды и питья, бросила все это в холодильник и, прихватив с собой виски, легла на диван.
Допотопный «Рекорд» показывал только три программы. По первой Генрих Сенкевич рассказывал о Париже… «Булонский лес, раскинувшийся на западной окраине города, излюбленное место отдыха многих парижан…» Ядрена мать! Булонский лес! В двух шагах от него Пашка приобрел дом с бассейном! Плавает небось там по утрам… А потом садится с сигаретой в шезлонг и зовет Женю… Представив все это, я покрылась испариной. Ну почему любовь так недолговечна?
Почему?
…Пашка ухаживал за мной очень красиво.
Каждый день дарил цветы, покупал шампанское, шоколад… «Катька, ты все зубы себе испортишь», – смеялась Милка, которая была в курсе почти всех моих дел (о съемках в порнофильмах я ей не говорила). Потом была пышная свадьба.
После свадьбы – путешествие на Канары… Через год с небольшим появился Санька… Пашка прыгал от радости, узнав, что я беременна. Он тоннами покупал мне фрукты, заставлял пить натуральные соки, есть черную икру, которую я ненавидела с детства, но ради него, давясь, все-таки жрала…
Из роддома он меня забирал как королеву.
Саньку в первые, самые сложные месяцы полностью взял на себя: вставал
Санечка, сынок… Наверное, он спрашивает, где папа… Ждет его… Ждет… «Эдик», гад, знает, что Санька живет на даче у моих родителей. Скорее всего, он сообщит об этом Лютому… Если, конечно, сообщит… Ну и что? Где находится дача моих родителей, ему не известно. Милочка могла бы расколоться, но Милки больше нет…
Боже мой, я осталась совсем одна… одна…
…Из дома я не выходила три дня. Пила виски, ела бутерброды, читала детективы, пылившиеся на полке у хозяйки… На четвертый день я привела себя в порядок и поехала в театральный магазин.
В магазине я купила несколько париков, разноцветные контактные линзы и коробочку дорогущего французского грима, даже не подумав о том, что в Париже такой же можно приобрести раз в пять дешевле. На Пушкинской я случайно стала свидетельницей наезда на пешехода. Под колеса роскошного «вольво» попал неопрятно одетый мужчина средних лет. От него за версту несло перегаром. Полежав немного, мужчина вскочил и принялся на чем свет стоит поливать водителя.
Достав из бумажника десятидолларовую бумажку и бросив ее на тротуар, тот уехал, считая инцидент исчерпанным. Мужчина, подхватив новенькую купюру, тут же испарился. Собравшиеся зеваки быстро разошлись, а я вдруг вспомнила того бедолагу, который в последнюю минуту помешал мне прыгнуть в темную воду с моста…
Свежие цветы продавались в переходе. Выбрав самый красивый букет, я поехала в больницу, По дороге я с сомнением посмотрела на кудрявые головки хризантем. Может, зря я всполошилась?
Может, его уже нет в, живых? И все же думать о плохом не хотелось.
В приемном покое я обратилась к дежурному врачу. Открыв журнал, он долго перелистывал страницы и наконец сказал:
– Силиверстов Александр… Сегодня переведен из реанимации в хирургическое отделение.
– Вы хотите сказать, что он жив? – не поверила я своим ушам.
– Вообще-то, мы мертвых в отделения не переводим. У них одна дорога – в морг.
– А я могу его проведать?
– Пожалуйста. Третий этаж, седьмая палата.
– Спасибо, – крикнула я и бросилась к лестнице.
Дверь в седьмую палату была приоткрыта.
Толкнув ее, я вошла внутрь. Две кровати были аккуратно застелены, на третьей сидел молодой парень с загипсованной ногой и читал газету, а на четвертой под капельницей лежал смутно знакомый мне человек. Он? Да, пожалуй, он. Вьющиеся волосы, слегка тронутые сединой, грустные серые глаза, опушенные густыми ресницами…
– Здравствуйте, – робко сказала я, прижимая букет к груди, – вы меня помните?