Центумвир
Шрифт:
Ни одного всхлипа, ни одного сбитого вздоха. Вода теплее и ощущение полосованности и позорной слабости в сток вместе с водой.
Брендовый пеньюар, придирчивое изучение отметин в своем отражении. Синяки на бедрах, коленях, талии и груди. Засосы на шее. Ломота в плечах из-за его хватки, и в ногах из-за слишком резкого рывка колен в стороны. Когда нет возбуждения, чувствуются последствия в полной мере. Сука, Истомин, что ж ты такой неаккуратный-то с чужим имуществом!
Я намеренно тянула время, намазюкивая тулово уходом и заботясь о нем после такого зверского обращения. Растягивая
В полумраке номера аккорды никотина и холодного осеннего воздуха ночного Лондона, готовившегося к грозе. Вышла в тот момент, когда Яр бросал блистер на широкую тумбу под телевизором и запивал таблетки. Стоял спиной ко мне. В полумраке. Обнаженный.
Я отношусь к тому типу женщин, что с консервативным вкусом в эротике, где не показывают нагих мужчин полностью, но…он красив. Но не могла не ощутить краткого мига удовлетворения от видения своих печатей. Следы от ногтей на плече, с другой стороны на пояснице, след от зубов в месте, где шея переходит в плечи. Они сойдут с его кожи. Но останутся в моей памяти.
Истомин, ты мое ебанное «но». Причем во всем.
Отвела взгляд и пошла к постели. Рухнула на нее животом и серьезно оповестила:
– Никаких обниманий, прижиманий, касаний и уж тем более складываний конечностей. Во всяком случае тех, что необходимы тебе в дальнейшей твоей жизни. Сплю на одном месте, не ворочаюсь, никому не мешаю, не закидываю свои корячки, не храплю, не соплю и ненавижу когда нет того же самого от соседа по постели. Предупреждаю: если хоть что-то из этого нарушают, бью сразу, зачастую даже не просыпаясь. Так что лучше иди в другую комнату.
– Ты мой идеал. – Голос негромок, вроде бы ироничен, а вроде бы и серьезное одобрение. – Солидарен. Полностью и во всем. Одеяло, как понимаю, мне отдельное взять?
– Да. – Приподняла руку с демонстрацией одобрения большим пальцем, подавляя желание взвыть от отчаяния. – Извини, забыла об этом упомянуть.
– Идеа-а-ал.– Вроде бы больше одобрения, чем иронии.
Хотя хуй его знает. Инопришеленцы вообще неизученные создания.
Он ушел в душ и настало занимательное время – я пыталась заставить себя уснуть до того, когда он оттуда выйдет. Не успела, поэтому симулировала.
– Один момент, – но Истомину на мои симулирования было похуй и он, плюхнувшись на постель так, что меня едва не подбросило, произнес, – может, ты о нем не знаешь, хотя... – я резко повернулась, чтобы злобно на него посмотреть, типа только что проснулась. Он развалился на подушках, флегматично глядя в потолок и ровно оповестил, – нет, все же скажу. Если мужик чем-то болеет, ему будет очень сложно ответить правду на твой вопрос особенно во время минета. Такого минета и в такой момент.
Автоматом метнула напряженный взгляд на блистер, который он бросил на комод и Истомин тут же произнес:
– Просто обезболивающие. Метеочувствителен.
Я посмотрела на него, все так же полулежащего на подушках. Только со спущенной с постели ногой, упирающейся стопой в пол и прикрывшего ладонью глаза. Рука лежала не типично – основание ладони ощутимо давило на висок. Раскат грома за окном, вспышка молнии, будто бы и вовсе обесцветившая его и без того бледную кожу.
–
Это и смешно и пугает. Он знает моего гинеколога. Это пиздец как смешно и пиздец как пугает. Нет, оно хорошо однозначно, я теперь точно знаю, что он чист, а то однокурсница лечилась от сифилиса три года и в итоге что-то пошло не так, и оно в хроническую стадию ушло. Пришла, блять, зуб лечить, а у нее шанкр с перепелиное лицо в ротовой полости. Ибо не хуй сосать без преза.
Сказала я.
Но у меня мужик пытал моего гинеколога на предмет моего здоровья, с учетом этого, думаю, сосать ему не совсем грех, и я по-прежнему чиста и непорочна. Мысленно поплевала на бархатную тряпочку и протерла ей свою корону. Да и сосала-то кому? Самому инопришеленцу! И ему понравилось, так что мне за людской род не стыдно. Отстаивала, как могла вообще.
– Так я же знала, кому задаю этот вопрос. И знала, что ответ будет честный. Иначе не рискнула бы. – Фыркнув отозвалась я, насмешливо глядя на него и поворачивая голову в противоположную сторону и укладываясь на подушку уже с глазами по пять рублей. Потому что он прав. Корона, конечно, блестит, но сидит косо. И это начинает подзаебывать мою перфекционистскую натуру. Которую подсадили на редкостную дурь.
Истомин протяжно застонал, улыбаясь и с явно деланым мучением в удовлетворенном голосе произнес:
– Я знаю, что такая формулировка это манипуляция. Вот, сука, точно это знаю же, но... – тихий смех в ночную тишь, вплетающий в отдаленный перекат грома и упоением под кожу, – мне будет сложно, да? Скорее всего, очень. Ладно, уговорила, я согласен.
– У нас больше не будет секса. – В горле пересохло, по телу слабость, глаза зажмурены.
– Хорошо.
Вот опять!
– Завтра куплю к ошейнику серьги, можно меня снова так отблагодарить? Мне понравилось лишаться девственности.
– Нет. – Уныло отказалась я, мрачно рассматривая стену.
– Машину?
– Нет.
– Квартира?
– Истомин, ты вроде не урод и в расцвете сил, тебе не унизителен секс на меркантильной основе с меркантильной особой? – резко повернула к нему голову, хмуро глядя в его полуулыбающийся профиль, сквозь ресницы пялящийся в потолок.
– По-другому ты мне не даешь, Еремеева, я уже пытался. – Прикусывая губу и поворачивая лицо ко мне.
– Это когда? – опешила я.
– В ресторане. Пробовал подплыть на романтике, лапая твое лицо, но моя мирная лодочка разбилась. Пересел на пиратский корабль и пошел на абордаж. Смотри, как успешно, – протянутая рука и звучный шлепок по моей ягодице.