«Центурионы» Ивана Грозного. Воеводы и головы московского войска второй половины XVI в.

Пенской Виталий Викторович

В 7058 (1549/50) г. Иван IV, «не мога терпети от клятвопреступников казанцов за многия их творимые клятви и неправды»¹³², в ноябре снарядился во Второй казанский поход. И снова среди участников похода мы видим Степана Сидорова. «Идучи х Козани, – записано было в разрядных записях, – царь и великий князь послал воевод своих для своево дела и земского… козанских мест воевати и кормов добывати». И среди этих воевод был и наш герой¹³³. Очевидно, что ветеран в предыдущие годы сумел выдвинуться, «наехать» себе «чести», и теперь получает ответственное задание и возможность действовать более или менее самостоятельно, что свидетельствует об определенном доверии к нему со стороны молодого царя. По возвращении же из похода Степан снова отправляется на беспокойную «крымскую украину», и снова вторым воеводой в уже хорошо знакомый ему Зарайск¹³⁴.

К этому времени наш герой, судя по всему, окончательно вошел в узкий круг лучших воевод, которые пользовались доверием юного Ивана IV. Новые назначения для него идут одно за другим, фактически не давая возможности побывать дома. Не успев отбыть срок в Зарайске, как с Дмитриева дня (26 октября) 7059 ((1550/51) г. его отправляют на воеводство в Муром. Прошло два месяца, и «декабря в 26 день, пришли нагаиские мурзы Ураслан-мурза да Отаимурза да Теилякъ-мурза и иные мурзы со многими людми на Мещерские места и на Старую Рязань»¹³⁵.

К несчастью для татар, русские сторожи вовремя обнаружили их приближение, и украинные воеводы «сошлись» и дали отпор ногаям. «И по тем вестям были воеводы на Резани и ходили в поход боярин князь Петр Михайловичь Щенятев да князь Петр Ивановичь Микулинской, – сообщала разрядная книга, – да князь Олександра Ивановичь Воротынской; да от Николы Зарасково князь Дмитрей Иванович Пунков Микулинской. И сошлися воеводы вместе и приходили на нагайских людей во многих местех, и божиею милостию везде татар побивали, и Селейка мурзу взяли, и многих татар живых поимали»¹³⁶. «Государев разряд» же дополнил это известие – согласно его показаниям, «в Ялатме были по нагайским же вестем и на деле были из Мурома воевода Семен Васильевич Шереметев, Степан Григорьевич сын Сидорова». В итоге для татар все закончилось очень и очень печально – пойдя по шерсть, мало кто из них даже и стриженым вернулся в родной юрт. Летописец со злорадством писал, что «сошлися воеводы резанские и мещорские вместе и шли до Шацких ворот и везде божиим милосердием побивая их (ногаев. – В. П.), а снеги великие да морозы, и позябли многие (ногаи. – В. П.), а достальных во многих местех розных казаки великого князя и до Волги их побивали». В итоге, по словам русского книжника, спастись сумели только сам Арсланмурза и Отай-мурза да с ними «пеших нагаи человек с пятдесят», а прочие «все божиим милосердием зле погибли»¹³⁷. Русский книжник, конечно, преувеличил размеры разгрома, учиненного татарам русскими воеводами. Но не слишком, ибо Иван IV отписывал потом ногайскому Белек-Булат-мурзе, что согласно вновь заведенному обычаю, «которои на наши украины воиною ни придет, и тот жив не будет». И во исполнение этого обычаи Арслановых людей и иных, пришедших с ним, «тысяч пять или шесть людеи наших людеи саблею умерли. А иные у нас на Москве в тюрмах померли»¹³⁸. Одним словом, урок молодым, но слишком самоуверенным мурзам был преподан основательный. Зачинщик набега, Арслан-мурза, поспешил «учинить правду» перед Исмаил-мурзой, братом ногайского бия Юсуфа и его преемником-нурадином, а по совместительству – еще и главным московским доброхотом в Ногайской орде, и отправить летом 1551 г. своего посла к Ивану вместе с послами от Исмаил-мурзы и других мурз. «А всех послов и гостеи и их людеи 750 человек, – отмечалось в посольской книге, – а лошадеи с ними 7500»¹³⁹. Вслед за ними прибыли и другие ногайские послы, 250 человек с 2000 лошадей, и «против нагаиских послов велел царь и велики князь послати встречю Степана Григорьева сына Сидорова. Да с Степаном же посланы дети боярские московских городов». Иван, отличавшийся своеобразным чувством юмора, явно не случайно именно Сидорова назначил встречающим ногайских послов! И что еще интересно – наш герой не только обязан был организовать должным образом, с соблюдением всех тонкостей дипломатического протокола, встречу ногаев, но по царскому повелению «на базаре у них (ногаев. – В. П.) велено быти Степану»¹⁴⁰. Кстати, конской торговле на Москве придавалось особое значение – ее порядок подробнейшим образом описал беглый подьячий Григорий Котошихин сто с небольшим лет спустя¹⁴¹. В частности, Котошихин отмечал, что воевода, ответственный за организацию торговли татарскими конями, должен был прежде всего отобрать «про царский обиход» лучших лошадей, записать их в специальные книги и запятнать, после чего наладить распродажу оставшихся и сбор «записных денег» с продажи.

28 сентября 1551 г. под бдительным контролем Степана ногайские гости начали продавать пригнанных лошадей, а уже 12 октября ногаи двинулись в обратный путь. «А проводити велено Баитерека с таварищи до украины Степану ж Сидорову, – отмечено было в ногайской польской книге, – да с ним детем боярским тем же, которые на встрече были»¹⁴². И снова назначение было с намеком, ибо проводы послов были делом ответственным и небезопасным – в том же 1551 г. послы Юсуф-бия, «идучи с Москвы, дорогою грабили», а затем, на самой границе, «царя и великого князя воевод, которые их провожали до украины, переграбили ж»¹⁴³. И надо полагать, что с обоими поручениями, дипломатическим и торговым, Степан Сидоров справился успешно, не допустив порухи царской чести, ущерба его казне и грабежей со стороны татар.

В 1552 г. Степан непременно должен был вместе с Иваном в составе его государева полка ходить сперва на «берег», а потом и за него, в погоне за крымским «царем» Девлет-Гиреем I, который, пытаясь помочь Казани, попробовал на прочность оборону крымской украины. А когда хан был вынужден убраться от Тулы обратно, Иван со своими полками ушел к Казани, и казанская эпопея, несомненно, может быть записана в послужной список нашего героя.

В 1553 г. мы снова видим Степана на южной украине, в знакомых местах, выполняющим ответственное поручение. Иван IV, последовательно продолжая политику своего отца по возведению крепостей на возможных путях выдвижения крымских татар и ногаев к русским рубежам, решил поставить город «в Шатцких воротех на Шате на реке». Ставить город было поручено сыну боярскому Борису Сукину, а «на бережении с людми» прикрывали строительство от внезапной атаки татар князь Д.С. Шестунов и Степан Сидоров. Возведение будущего Шацка началось «с Николина дня вешнего» (9 мая), а завершилось к «Ыльина дни» (20 июля). Обращает на себя быстрота возведения крепости – не прошло и 2,5 месяца с начала ее постройки, как она уже была готова и в ней оставлен на «годованье» гарнизон с воеводами князем И.Ф. Мезецким и С. Лачиновым¹⁴⁴.

По возвращении из шацкой «посылки» Степан недолго пребывал в праздности – в октябре из «Нагаев» «выбежали» полоняники Карп Горлов «со товарищи», которые сообщили, что де «Исмаил мурза, Ахтотар мурза и иные мурзы Волгу перевезлися со многими людьми, а ждати им, перелезши Волгу, Исупа князя; а Исупу князю с теми со всеми людьми быти на царевы и великого князя украины». Весть о том, что Юсуф-бий снарядился в поход «на Резанскую украину, как Ока станет», сообщил из Ногайской орды и служилый татарин великого князя Сююндюк Тулусупов, добавив к этому, что Юсуф-де ведет с собой «всех людеи своих сто тысяч да дватцать»¹⁴⁵. Естественно, что обеспокоенный Иван и бояре поспешили предпринять необходимые контрмеры – была составлена роспись полков с развертыванием их на Коломне. Туда собрался выступить и сам царь вместе со своим двоюродным братом Владимиром Андреевичем и, естественно, вместе со своими дворянами (а значит, Степан Сидоров по царскому приказу также «всел в седло» и по размокшим осенним дорогам, проклиная Юсуфа и его ногаев, порысил к месту сбора). Сторожи в Поле и на «резанской украине» получили

наказ «проведати про нагаиских людеи», ногайских послов, незадолго до этого поехавших было с Москвы домой, было приказано вернуть обратно¹⁴⁶. К счастью, тревога оказалась ложной – прибывший из Шацка в Москву 29 ноября сын боярский Злоба Щепотев сообщил, что ногаи действительно идут, но это не рать Юсуфова, а посольство от Исмаил-мурзы, «а всех послов и гостеи и их людеи 400 человек, а лошадеи с ними 3000». Вслед за Щепотевым в Москву прискакал служилый татарин Бахтеяр Бамаков, который «сказывал» Ивану, что-де Юсуф-бий действительно собрался ратью на «резанскую украину», но Исмаил-мурза отказался поддержать его в этом предприятии и «Юсуф деи за тем не пошел»¹⁴⁷. Собравшаяся было рать большей частью была распущена, и Степан вернулся в ставшее ему за эти 30 лет родным поместье и расседлал коня.

Но отпуск его и на этот раз длился недолго. Приступив в конце 40-х гг. к развязыванию казанского узелка, Москва не могла не заняться разрешением тесно связанного с казанским узелка астраханского. Крымские «цари» издавна посматривали в сторону Астрахани, полагая своей обязанностью присоединить астраханский «юрт» к своим владениям. Естественно, что это не устраивало ни самих астраханцев, ни кочевавших по соседству ногаев, ни тем более Москву. После того как крымский хан Сахиб-Гирей в 1546 г. взял и опустошил Астрахань, противоречия вокруг города в низовьях Волги обострились еще больше. В 7058 (1549/50) г. московские казаки, пользуясь анархией и хаосом в низовьях Волги, наступившими после похода Сахиб-Гирея, на время взяли Астрахань. Вскоре после этого скрывавшийся на Северном Кавказе астраханский хан Ямгурчи бил челом Ивану, чтобы «ево государь пожаловал посадил опять на Астарахани». Иван удовлетворил просьбу незадачливого «царя», вынужденного уже который раз ударяться в бега, и, как говорилось в царском наказе отправленному с посольством в Великое княжество Литовское сыну боярскому Н.С. Сущеву, «ныне на Астарахани сидит царь из государя нашего руки и смотрит во всем на государя нашего»¹⁴⁸. Однако очень скоро Ямгурчи счел зависимость от Москвы унизительной для себя и завязал контакты с Крымом. Сменивший в результате дворцового переворота Сахиб-Гирея новый крымский «царь» Девлет-Гирей I, руководствуясь недвусмысленными намеками из Стамбула о желательности активизировать политику в Восточной Европе с целью не допустить чрезмерного усиления влияния Москвы в регионе¹⁴⁹, попытался вовлечь Ямгурчи и ногайского бия Юсуфа в антирусскую коалицию.

Заподозрив неладное, в Москве решили сменить Ямгурчи, благо и кандидат подходящий имелся под рукой – бывший астраханский хан Дервиш-Али, уже побывавший на астраханском столе в 1537–1539 гг., а ныне служивший Ивану и державший от него город Звенигород¹⁵⁰. В январе 1552 г. Иван принял Дервиш-Али и пообещал ему и ходатайствовавшему за своего «брата» Исмаил-мурзе, что он намерен астраханское дело «делати, сколко нам Бог поможет»¹⁵¹. И как только у московского государя оказались развязанными руки после взятия Казани, на очередь встало астраханское «дело». Отправляя в январе 1554 г. своего посла Н.И. Бровцына в Ногайскую орду, Иван наказывал ему тайно передать Исмаил-мурзе, что де «твоеи (Исмаиловой. – В. П.) дружбы Дербыша царя на Астарахань отпустили», и не одного, а с воеводой князем Ю.И. Пронским «с таварищи со многими людми». Пронскому и Дервиш-Али было приказано: должен был передать нурадину тайный наказ Ивана Бровцын, «быти против Переволоки июня месяца 1 день. И ждать им есмя велели тебя (Исмаила. – В. П.) в том месте семь день»¹⁵².

Правда, выдержать первоначальные сроки выступления («как лед вскроется»), не удалось, и князь Пронский выступил из Нижнего Новгорода только в конце мая («в Петров пост»). Первым воеводой сторожевого полка этой судовой рати был Степан Сидоров¹⁵³. Примечательно, что в росписи воевод Степан был поставлен выше князя А.Г. Булгака Барятинского, назначенного вторым воеводой сторожевого полка. Князь, обиженный таким раскладом, бил челом государю на Степана и первого воеводу передового полка Игнатия Вешнякова, однако Иван и бояре рассудили – в интересах дела «им быти без мест»¹⁵⁴. Наконец-то заслуги Сидорова получили признание. Пусть и невеликая рать, всего-то на три полка, но все же он получил назначение не в пример более «честное», чем прежде, и местнический спор был разрешен, в общем-то, в его пользу. Увы, это признание пришло к Степану лишь на закате его карьеры – на 80-м году жизни, когда ему служить оставалось всего ничего. И оставалось ему надеяться только на то, что его детям удастся по проложенному отцом пути пройти дальше.

Несмотря на существенную задержку по сравнению с первоначальным планом (на Переволоку русские вышли только 29 июня) и отсутствие Исмаил-мурзы (который «завоевался» со своим братом Юсуфом), экспедиция Пронского увенчалась полным успехом. Разбив по дороге астраханскую судовую рать, русские полки вышли к Астрахани 2 июля и, «вылезчи ис судов, призва бога в помощь, пошли к городу». Немногие остававшиеся в Астрахани жители бежали при приближении русских, и «взят град Асторохань июля в 2 день на праздник пречистыя владычицы нашея богородицы Положение честные ризы, иже в Лахерне»¹⁵⁵. Посадив Дервиш-Али на стол и оставив его в опустевшем городе под присмотром князя А. Барятинского и сына боярского П. Тургенева с детьми боярскими и стрельцами с казаками ото всех полков, сам Пронский со товарищи отправился в погоню за бежавшим Ямгурчи. Степан Сидоров со своими людьми был вместе с большим воеводой и его товарищем М.П. Головиным. 7 июля они настигли бежавших вслед за ханом астраханцев «вверх Уского Мочаку на Карайбулаке» юго-западнее Астрахани, и «Божиим милосердием, а царевым великого князя счастием, многых людей побили, а иных живых поимали». Продолжая преследовать Ямгурчиевых подданных, Пронский, Головин и Сидоров со своими ратниками «дошли» конных и пеших астраханцев, побросавших свои «суды», у Белого озера, и снова «многых людей побили и полону русского много отполонили». От уже не чаявших спасения астраханцев к Проскому со товарищи приехал Кара-Иклешкнязь с челобитьем, чтобы «их (то есть астраханцев. – В. П.) царь князь великий пожаловал, побити и розвести не велел, а велел бы служить себе царю и великому князю и Дербыш-Алею царю, а они на том правду дадут, что им служить царю и великому князю прямо…»¹⁵⁶.

Устройство астраханских дел заняло у Пронского и его товарищей четыре недели, и 29 июля 1554 г., утвердив Дервиш-Али на астраханском столе окончательно, приведя хана и «всю землю Азъстораханськую» «к правде» и оговорив порядок взимания дани в пользу московского государя, князь и большая часть его воинства 29 июля повернули Волгой домой. Перед этим Пронский и полковые воеводы отправили в столицу сеунщиков с радостной вестью о победном завершении астраханской «посылки». Обращает на себя внимание тот факт, что если от большого и передового полков гонцов отправили все воеводы, то от сторожевого полка сеунщик был только один, отправленный Степаном Сидоровым, – его сын Дмитрий¹⁵⁷. Спустя два с лишним месяца, в октябре 1554 г., воеводы и отправленные вместе с ними Дервиш-Али послы прибыли в Москву «дал Бог, совсем здорово», и «государь их жаловал великим жалованием»¹⁵⁸.