Цепная Лисица. Цепной Койот
Шрифт:
Он стоял на пороге. Мне не нужно было смотреть на него, чтобы видеть. Никогда до этого я не ощущала его присутствие так остро. Нас с ним тоже что-то связывало, и пусть не Узы и даже не дружба, но это что-то было сильнее самого страшного наказания. Я оказалась слаба. Все мои “настрои” и “подготовки” утонули в океане запахов, голова кружилась, и между тем во рту стало гадко от горечи и злости на себя, на него, на дурацкие Узы. И всё же мысли без спроса заполнил один-единственный образ.
Эмон Павла зарычал, скаля клыки. Сам староста
– Извини, – невнятно пробормотала я. А потом поднялась, торопливо вышла из-за стола и помчалась к выходу мимо Алека. Пёс стоял, напряжённо глядя мне вслед, а я уже бежала по коридору, не в силах вытерпеть стенания сердца, которое едва не разрывалось, так крепко его тянули в разные стороны. С одной стороны – Узы. С другой – чувства к Алеку. Почему я ощущаю их так остро, словно мне вскрыли сердце? Может, Узы так влияют? Или просто обострилась любовная лихорадка? К чёрту всё!
– Эй, подожди!
Крик Алека ударил в спину. Я замерла, переводя дыхание, а потом обернулась, с вызовом глядя на рыжего пса – виновника моих мучений. Нас разделяло не больше пяти шагов. Он что, бежал за мной?
– Что тебе нужно? – грубо спросила я. Чувство было такое, будто меня загнали в угол, и теперь не осталось ничего иного, кроме как защищаться или умереть.
– Почему ты убежала?
– Размяться захотелось. Но ты же сам просил держаться подальше. Считай – держусь!
Алек казался непривычно потерянным, будто сам не знал, зачем последовал за мной, зачем стоит сейчас тут, в коридоре, и чего хочет – словно плохой актёр, забывший сценарий.
Я скрестила руки на груди, заранее ограждаясь от его слов.
Алек спросил:
– Ты теперь с этим? Со старостой?
– Тебе-то что?
– Не похоже, чтобы между вами пылали чувства.
– Хочешь сказать, на такую, как я, никто и не позарится? Ты за этим явился? Предупредить, чтобы не обольщалась? Не строила иллюзий? Спасибо за заботу, но обойдусь без твоих советов!
– Тина! – Алек сделал шаг вперёд, его взгляд не отрывался от Уз, светом льющихся из солнечного сплетения. – Тина, я хотел… – его голос сломался. Эмон Алека вздрогнул, ощерившись, обернулся. По коридору шёл Койот. Он был бледен, лоб блестел от испарины, взгляд походил на дула пистолетов.
В тишине шаги казались тяжёлыми, как поступь воина в железных доспехах. Павел подошёл и, словно само собой разумеющееся, обнял меня за талию.
– Что ты… – успела прошептать я, когда Павел вдруг наклонился и прижался губами к моим губам.
В тот же миг, словно шипы вонзились мне в спину. Но не от страсти, а от внезапной боли. От чужой боли, которая стала моей. Она лилась жгучим ядом через губы Павла. Моё горло онемело, словно его пережали стальные кольца. ”Вот что я чувствую, когда ты думаешь о другом”, — вдруг раздались в голове чужие слова. Хотя Павел не говорил вслух ни слова. “Вот –
А потом всё закончилось. У меня голова кружилась. Коридор, лица Павла и Алека, Эмоны – всё подёрнулось дымкой. Я судорожно вдыхала воздух сквозь дерущее горло. Разговор Алека и Павла слышала точно сквозь вату.
– Долго будешь глазеть? – с угрозой спросил Павел. – Или у тебя фетиш на чужих девушек?
– Узы сожрут её, – напряжённо сказал Алек.
– Могли бы. Но я не допущу, не волнуйся. Да и чувства у нас самые искренние. Или… или у тебя самого были виды на лисичку?
– Нет. Но с тобой я этого точно обсуждать не собираюсь.
– Тогда чего скалишься? Чужое счастье покоя не даёт? – губы Павла перекосила наглая ухмылка. – Пойдём, Тина, – добавил он чересчур ласково. – Чёрт с этими парами, зачёт я тебе выбью. Лучше перекусим. Что скажешь?
Алек смотрел так потеряно, словно на его глазах происходило нечто из ряда вон, во что он отказывался верить.
Я кивнула Павлу и, пряча взгляд, ушла с ним под руку. Хотя сердце звало остаться совсем с другим человеком.
Сцена 8. О чём плачет прошлое
Мы не вернулись на пары, а осели в захудалой кафешке недалеко от универа. Павел сказал, что человек, с которым он хотел поговорить, сегодня в универе не появится, так что планы отменяются и можно отдохнуть.
Кроме нас и официанта – молодого парня в белоснежной рубашке (его Эмоном был хорёк) – в зале кафе никого не было. Свет с улицы едва проникал сквозь пыльные бордовые шторы, обшарпанные столы угрожающе покачивались от прикосновений. Пришлось подложить под ножку сложенную в несколько раз салфетку.
Мы сидели друг напротив друга и потягивали пиво из стеклянных кружек в форме маленьких бочонков. Рановато для такого напитка, но я отказываться не стала. Я прятала глаза за кружкой. Мне было стыдно перед Павлом. Неужели он чувствует такие муки, когда я всего лишь думаю о ком-то другом? Да уж, Узы не дают поблажек. Наверняка их придумали какие-нибудь особо нервные ревнивцы.
Только подумать, Алек видел наш поцелуй. Нет! Стоп! О нём думать никак нельзя!
Я потрясла головой, словно мысли можно было вытряхнуть, как пыль.
– Чего головой мотаешь? – вдруг спросил Павел.
Я замерла, глядя на его губы. И тут же почувствовала, как заливаюсь краской, по самую шею. Пискнула:
– Ничего!
Павел закатил глаза, а я потянула пиво, стараясь хоть как-то отвлечься от смущающих мыслей. Слизнула пенку и спросила, стараясь звучать как можно непринуждённее:
– Почему ты не объяснил мне нормально?
– О чём?
– О том, что именно чувствуешь, когда я, ну…
– Я говорил.
– Ты говорил про Эмона, но не про себя. Я думала, реагируют только звери.