Цепная реакция
Шрифт:
Уже далеко за полночь Кардинал вышел из квартиры Сеньки. На западе было пустынно, над сонными улицами медленно плыл августовский месяц. Кардинал ещё не знал, куда он теперь направится. Добираться до Останкина, к Голубю, было далеко. И, кроме того, почему-то хотелось побыть одному. Разговор с Сенькой и его женой разбередил Кардинала. Надо было всё это обдумать, взвесить, основательно прикинуть, что к чему…
На перекрестке Кардиналу повезло: он вскочил в какой-то заблудившийся автобус. Сонная кондукторша не очень разборчиво пробормотала, что автобус
На Чистых прудах и в самом деле было хорошо. Совсем недавно здесь кончился фестивальный карнавал, и на ветвях деревьев ещё висели зацепившиеся разноцветные воздушные шары, похожие на фантастические плоды из детской сказки.
Кардинал медленно брёл по главной аллее, направляясь к пруду, зеркало которого смутно поблескивало вдали. Стояла та особая, предрассветная тишина, когда перестаёт вериться, что эти самые дремлющие аллеи могут быть полны людьми, женским смехом, шарканьем множества ног, раскатами музыки и песнями. По обе стороны бульвара стояли высокие дома с тёмными, тоже спящими окнами.
— Простите, гражданин, не найдётся ли у вас спички? — внезапно обратился к Кардиналу человек, сидевший на скамье и поднявшийся теперь ему навстречу.
— Найдётся, — ответил Кардинал и, достав из кармана коробок протянул его подошедшему. Тот чиркнул спичкой, и вспышка осветила его тонкое, задумчивое, усталое лицо с аккуратно подстриженной седой бородкой.
— Благодарствуйте, — сказал он, закурив. — Вот, не спится, вышел подышать, а спички дома оставил. Ужасно захотелось покурить. А вы не балуетесь?
— Трубкой, — ответил Кардинал. — Папирос и сигарет не признаю.
— Всё плохо, — медленно произнёс неизвестный. — И трубка, и папиросы, и сигареты. Везде никотин и, следовательно, возможность заболевания раком. Но трубка опаснее. Из больных раком губы девяносто пять процентов мужчины, курившие трубку… Или пользовавшиеся твёрдыми мундштуками. Это я вам говорю как онколог…
— Но сами курите, хотя и папиросы, — улыбнулся Кардинал. — Тоже ведь, как вы сказали, плохо…
— Да, тоже, — тихо ответил неизвестный. — Тоже. К несчастью, я в этом убедился… Лично.
Кардинал удивлённо вскинул глаза. Перед ним стоял пожилой человек, лет за шестьдесят, высокий, хорошо одетый, с открытым, добрым лицом. Он спокойно встретил испытующий взгляд Кардинала, медленно затягиваясь папиросой.
— Извините, — смутился Кардинал. — Мне показалось… Я неправильно вас понял…
— Нет, как раз правильно, — возразил неизвестный. — И вы напрасно извиняетесь. Если не торопитесь, может быть, присядем?
— Охотно, — ответил Кардинал, всё более удивляясь. — Надеюсь, и вы не торопитесь?
— Да мне, по совести сказать, торопиться уже некуда, — ответил мужчина. — Кстати, давайте познакомимся: Николай Сергеевич. Профессор медицины.
— Очень приятно, — сказал Кардинал. — Меня зовут Игорь Петрович.
Они сели на скамью. Кардинал достал трубку, набил её табаком, закурил. Помолчали.
— А
— Карманный вор, — ответил Кардинал таким тоном, как если бы он произнёс “инженер-электрик” или “доктор технических наук”. Кардинал и сам не понимал, почему вдруг так ответил на вопрос профессора, но иначе в эту минуту он ответить не мог. Уже позже, вспоминая этот необычный ночной разговор, Кардинал сообразил, что так ответил профессору из-за разговора с Сенькой. И назло Сеньке.
Между тем профессор, услышав ответ Кардинала, и глазом не моргнул. Он сидел с таким видом, как будто ему ежедневно приходится знакомиться с карманными ворами и беседовать с ними по ночам с глазу на глаз. Это тоже задело Кардинала.
— Ну как, устраивает? — вызывающе спросил он.
Профессор внимательно посмотрел на него и спокойно сказал:
— А вас это устраивает?
— А вы думаете — нет? — всё более раздражаясь, бросил Кардинал.
— Думаю. Более того — уверен.
— Почему?!
— Потому, что я врач. И, смею думать, опытный врач. Я видел тысячи больных, Игорь Петрович. И давно научился разглядывать за наигранной развязностью — застенчивость, за бравадой — тоску, за вызывающим тоном — душевную растерянность… Вам, вероятно, в силу вашей, гм… профессии приходится обманывать людей. Не так ли?
— Так, — подтвердил Кардинал. — Больше — обворовывать, но иногда и обманывать.
— Понимаю. Мне обворовывать не приходилось, но обманывать частенько приходится. В силу моей профессии…
— Извините, я что-то не пойму, — сказал Кардинал, с удивлением замечая, что его раздражение переходит в самый доброжелательный интерес к странному собеседнику. — Почему обманывать?
— Очень просто, — ответил профессор. — Я никогда, почти никогда, не говорил людям, заболевшим раком, что у них рак. Когда тяжкому преступнику суд выносит смертный приговор, то это неизбежная расплата за преступление. Но выносить смертный приговор человеку, не совершившему никакого преступления, — преступно, не говоря уже о прочем. Поэтому приходится обманывать. Так я всегда поступал сам, так я учил молодых врачей. И в этом вопросе в нашей медицинской среде расхождений нет. Понятно?
— Вполне, — горячо произнёс Кардинал. — И удаётся обмануть?
— В большинстве случаев, — сказал профессор. — Тут у нас могучий союзник.
— Именно?
— Человеческая психология. Это, я вам доложу, поразительная штука! Утверждаю на основе многолетнего опыта, что подавляющее большинство даже умирающих людей не верят в свою смерть до последней буквально минуты. Даже когда они говорят, что умирают, то в глубине души не верят в это, не верят, и слава богу, что не верят… Я атеист и лишь потому не благодарю господа бога за эту поразительную особенность человеческой психологии. Иначе непременно благодарил бы, непременно!.. Впрочем, обманывать мне приходится в последнее время не только больных, но и здоровых. В том числе моих близких…