Цербер
Шрифт:
«В Омске сейчас половина восьмого утра. Ничего, пусть тоже поднимется пораньше. Надо поговорить. Неужели это то, чего все мы всегда боялись? О чем не говорили вслух? Говорить об этом считалось дурным тоном. Неужели оно все-таки пришло?..»
Глава 22
… - Перекрыть кислород ему давно пора, — повторил Василь Василич и поглядел в зеркальце назад. — Да только голыми руками тоби цего карпа нэ зробыты.
— Сазана, — поправил Андрей Львович, улыбнувшись. — А ты бы
— Та мы ж усих сазанов карпами клычим! — И по-русски: — Один бы не взял. Ваш Вадик уж на что был парнишка умелый — и то… Против твоих, Андрей Львович, пациентов армия нужна.
— Прямо-таки целая армия?
— Целая не целая… Может, батальоном бы обошлись, а может, и дивизии бы не хватило — смотря кого брать. Но, в общем, армейские части.
— Почему это?
— А потому, что по армейским бы они не попали.
— То есть как? — совсем всерьез не понял Андрей Львович.
— Ну как же. — Хитрый глаз в зеркале. — Они все больше по чему бьют? Я так понимаю, по мозгам. Вот армии бы… и не попали.
— А… — До Андрея Львовича дошло, он принужденно рассмеялся. — Понятно. Старо, Василь Василич. Извини, но шутка сия позеленела от времени. Да и чтобы по мозгам получить — на это их у нашей армии всегда хватало. А подопечные мои — они снайперы. Мухе… нос, понимаешь, за версту отстрелят, она и не догадается.
Андрей Львович поймал себя на том, что болтает. — Ты куда меня везешь?
— Куда раньше ехали. На «Ближнюю». По-сталински дачку-то назвали.
— А я думал — не сказал.
— А вы и не говорили ничего, я сам догадался. Андрей Львович только головой покачал.
Глава 23
Обходить посты ГАИ пешим ходом придумал Гоша. «Альфа-Ромео» ставилась к обочине, они вчетвером принимали вид грибников у края посадки или просто шли бровкой. Проходили по другую сторону поста метров пятьсот, а там, улучив момент, когда машин близко не шло, Гоша переносил их белую красавицу прямо к ногам.
Движение к полудню росло, Михаил нервничал.
— Дураки и дороги, — задумчиво проговорил Павел, когда им в четвертый раз удался их маневр. — Все-таки, Братка, как ни крути, а удирать — дело прежде всего нудное. Ни тебе приключений, ни чего-нибудь этакого.
— Типун тебе на язык, — сказал мрачный Гоша.
Его мрачность объяснялась тем, что открылось одно важное обстоятельство. Где-то за пятидесятым километром он пожелал достать себе очередные «граммчики», и у него ничего не получилось.
Он не мог сосредоточиться, вспомнить, ясно представить, откуда он их берет. Вместо точно определимых в пространстве и окружении витрин ему чудились какие-то абстрактные, наплывающие друг на дружку картины «вообще», и это оказалось совсем не то.
Гоша страшно перепугался, что дар иссяк, и сейчас же произвел эксперимент: переместил из кармана куртки завалявшуюся там зажигалку — она послушно брякнула о подголовник перед Гошей и свалилась ему на колени.
Тогда
А теперь, значит, его увезли в места, где он ничего не знает, а до известных материальных благ стало не дотянуться. Чего тут увидишь? Елки вдоль дороги? Кому от них толк? Гоша надулся и стал выдумывать подходящий ультиматум:
— Братка, правду говорят, что в Англии фотокарточку на водительское удостоверение не клеят?
— Правда. Посягательство на права человека. И в Ирландии, кажется, тоже.
— А ты бывал?
— В Англии бывал. В Лондоне.
— Ну, и как там?
— Как по телевизору показывают, в точности. Биг Бен, туман, Тауэр, двухэтажные автобусы, левостороннее движение. Я там недолго был.
— Вот бы нам туда, — протянул Гоша. — Или в Австралию. Кенгуру, страусы, эвкалипты, коалы… Я хотел.
— Особенно страусы. Чуть что — голову в песок, и все проблемы — до фонаря. Сколько еще постов будет, Батя?
— Один, за Сельцовом, там сворачивать. Хотите, братцы, скажу, чего я однажды вспомнил, еще в самом начале жизни своей подпольной? Книжку пионерскую про юных партизан. Там один другому наставления делает. Ты, мол, когда по улице идешь, им в глаза не гляди, ты в землю гляди. Остановят, спрашивать начнут — главное, четко отвечай, без запинки. Ошибешься, запутаешься — заберут наверняка.
— Кому — отвечай? — переспросил Гоша.
— Гадам-оккупантам, кому ж еще. Они ж такие наивные были, на слово верили. А нас остановят, так даже рот открывать не придется, потребуют документ — и все, сливай воду.
— Очень смешно, — сказал Михаил.
— Смешно, не смешно, — тут же отозвался Павел, — а на шикарную охраняемую зону Москва похожа стала. У вас, может, глаз, как это говорят, замылился, а мне, на свежий, — видно.
— Тебя это до сих пор волнует? — спросил Михаил, и Павел опять не нашелся, что ответить.
Зиновий Самуэлевич молчал. Он прекратил раскачиваться и бормотать, делал, что ему велели, и шел, куда говорили, останавливался, если надо было остановиться. Не задавал никаких вопросов. Взгляд оставался осмысленным. На попытки заговорить не отвечал. По его поводу Михаилу было особенно тревожно.
На заднем сиденье ненадолго воцарилось молчание, потом Павел сказал:
— Гошк, а чего мне будет, если угощу?
— Ты… не шути. Грех этим шутить.
— Гошк, а чего у меня есть. Глянь.
— О! Откуда?
— Дурак, я его из «волжанки» перекинул. Что добру, думаю, пропадать. Он все время под сиденьем лежал.
Это был бочонок пива. Зашипело из-под выдираемой пробки, брызнуло. Михаил ощутил капли на затылке.
— Эй, вы, — прикрикнул он, — школа дефективных! Вам что тут, курорт? Нашли время.