Церебральный сортинг
Шрифт:
Другая, более скрытая, мотивация активных участников передела мира связана с инстинктивными ожиданиями репродуктивных и пищевых преимуществ. Поскольку инстинктивные формы поведения легко конкурируют с рассудочными решениями, любая государственная поддержка тенденций биологической эволюции имеет огромный народный успех. Вместе с тем у народной любви к обещаниям и казённому поощрению архаичных инстинктов есть одна особенность — недолговечность. Стабилизация любых социальных опытов возможна только при быстром достижении преимуществ всеми участниками столь рискованного мероприятия. Для этого необходим военный или социальный успех с последующей раздачей «земель, злата, рабов и слонов».
Временные задержки в получении вкусной еды, денег, самок, славы и красивых орденов могут остановить самые перспективные авантюры. Если скорой
Основная проблема выращенного с заданными свойствами поколения состоит в том, что искусственные социальные инстинкты столь же устойчивы, как и наследуемые. Дело в том, что созданные для решения сиюминутных государственных задач социальные инстинкты воспринимаются растущим мозгом человека как абсолютная истина. Они внушаются простейшим способом через средства массовой информации, которые копируют друг у друга как содержание информации, так и способы её подачи. Если эта социальная среда дополнена фильмами, книгами и популярными образцами поведения, то накопление заданных социальных инстинктов и методов самоубеждения будет гарантировано. Для воспитанных в такой среде подростков изменение социальных инстинктов практически невозможно. В качестве острого опыта достаточно поговорить со старым носителем советских социальных инстинктов или молодым — украинских. Никому из них ничего объяснить или доказать противоположную точку зрения практически невозможно. По этой причине носителей революционных идей и старых инстинктов приходится физически заменять на новых и молодых.
Привитому в детстве миропониманию могут противодействовать только врождённые инстинкты. Недостаток пищи и риск личной гибели заставят обладателя диких социальных идей ненадолго отказаться от своих привычек поведения и общения. Однако при малейшем ослаблении внешнего давления на такого человека активность первичных социальных инстинктов проявляется вновь. Носительство усвоенных в детстве правил поведения необратимо меняет человека, как и наследственное заболевание генетической природы. Подобную патологию исправить обычно нельзя, а неподчинение казённым социальным инстинктам отражает их конфликт с семейными или врождёнными формами поведения.
Вполне понятно, что для решения сложных государственных задач регулярно требуются целые поколения временщиков с полезным набором привитого в детстве поведения. Однако впоследствии, если поставленная задача была успешно выполнена или забыта, носителей этих социальных инстинктов стараются изолировать от нового поколения, выращиваемого для других проектов. Социальные инстинкты меняются часто, а люди живут долго, что вызывает популяционные конфликты и замедляет эволюционную динамику.
Для дифференциального навязывания или внушения социально значимых государственных инстинктов давным-давно была придумана система своеобразного апартеида или раздельного развития. В самом понятном виде этот подход реализуется в детских полувоенных организациях. Церковно-приходские школы, советские октябрята и пионеры, немецкий гитлерюгенд, суворовские и кадетские училища дают прекрасный пример такого подхода. Детям с раннего детства предлагают для запечатления тщательно отобранный набор социальных инстинктов, называемый патриотическим, национальным, религиозным или военным воспитанием. В этой среде вырастают блестящие служители культов или военные. Они обладают нужными для государства эффективными и безопасными формами поведения.
Независимо от казны похожая инстинктивно-социальная специализация часто возникает и в среде ремесленников, которых надо рассматривать в самом широком смысле слова. Таким способом обычно воспроизводятся банкиры, врачи, политики, музыканты, композиторы, художники, артисты и менее публичные люди. Тут дело не в наследственном даровании, которое обычно отсутствует, а в раннем запечатлении набора профессиональных форм поведения
От этих частных проблем следует вернуться к более общим эволюционным закономерностям. В больших популяциях массовая смена социальных инстинктов обычно происходит после естественного вымирания их обладателей. Это слишком медленный процесс, и прогрессивное человечество изобрело множество способов принудительного уничтожения носителей устаревших социальных инстинктов. Эффективно избавиться от ненужных, но широко распространённых социальных инстинктов можно во время войн и стимуляций хронических конфликтов. Идеальной ситуацией для ускорения эволюционных процессов можно считать эффективное репродуктивное воспроизводство популяции при быстрой замене носителей устойчивых социальных инстинктов. В скрытой форме этой идеологии придерживаются все современные государства и мелкие сообщества.
Обобщая источники многообразия поведения человека, необходимо сказать, что оно складывается из двух основных переменных. С одной стороны, это гигантская изменчивость мозга у каждого его обладателя. Качественные различия мозга могут достигать видового уровня, а количественная изменчивость делает нас очень непохожими или несовместимыми. С другой стороны, в каждой популяции, сообществе или стране формируются наборы устойчивых социальных инстинктов, которые в детстве и юности навсегда запечатлеваются в памяти человека. Для большинства людей их изменение невозможно даже при остром желании самого обладателя замороченного в детстве мозга.
Таким образом, постоянная модификация социальных инстинктов накладывается на изменчивость мозга и динамику развития социальных отношений. Результатом становится гигантский полиморфизм индивидуального поведения, который был и остаётся основой для жесточайшей конкуренции и отбора. Надо подчеркнуть, что нестабильность социальных инстинктов является залогом блестящих общественных экспериментов в человеческой истории.
Следовательно, впервые возникнув у поздних австралопитеков, социальные инстинкты начали собственную эволюцию, которая неотделима от естественной истории человеческого мозга и общества. Этот занимательный процесс привлекателен тем, что в большинстве естественных сообществ социальные инстинкты быстро изменяются. Необходимо отметить, что под естественными сообществами следует понимать все формы пищеварительно-репродуктивных отношений. Всюду натаскавший много пищи или её всеобщего эквивалента (денег) примат занимает доминирующее положение как в обществе, так и в сохранении генома. Остальные завистники стремятся разделить его преимущества или завладеть большими. Способы и методы значения не имеют, а главными целями являются репродуктивный результат и социальная доминантность. Общественная грызня происходит исключительно по биологическим законам, очень далёким от благородных устремлений цивилизации.
Вполне понятно, что иногда эта сладостная животная идиллия нарушается в странах с фашистским, коммунистическим, религиозным или декларативно-гуманистическим устройством. В таких государственных системах основными организующими принципами выступают довольно примитивные инстинкты-фантазии. Популярные людоедские правила поведения и сортинга мозга формируются в рамках синтетических идей или культов, что, на первый взгляд, снижает их эволюционную жизнеспособность. Нам кажется, что невероятная простота, лживость и откровенная глупость основных социальных постулатов таких сообществ не могут сделать их жизнеспособными. Однако это не так, поскольку каждый социальный инстинкт, вербующий новых сторонников, базируется на врождённых формах поведения. При системном подходе к навязыванию любых новых форм поведения требуется их непосредственное подкрепление пищей, репродуктивными удовольствиями и доминантностью новообращённого. Если удаётся хотя бы частично решить эти простейшие задачи, то рекрутирование потомков обезьян не представляет никакой проблемы. Биологичность нашего сознания так велика, что даже высокая смертность среди последователей какого-либо дикого культа будет только подчёркивать его исключительность.