Церковные Соборы в позднеантичной Италии (с хрестоматией)
Шрифт:
Исследование актов италийских Соборов указанного времени позволяет представить масштаб исторических событий, связанных с этими Соборами, а также степень вовлеченности в данные церковно-политические события некоторых светских социальных групп (например, участие Римского Сената в событиях, связанных с печально знаменитыми Римскими синодами 502 г., и в последующей гражданской войне в эпоху лаврентианской схизмы). Следует также отметить, что новые исследования истории провинциальных Соборов IV–V вв., в особенности италийских Соборов – ибо Италия, как и Иллирик в качестве своеобразных политических центров империи в этом смысле наиболее показательны, – позволяют на примере реального функционирования органов церковной администрации отчетливо представить действительное положение епископа, статус которого был привилегирован в позднеантичном обществе, по отношению к процессам, характерным для церковной жизни. По свидетельству итальянского историка Р. Лицци Теста, «одним из вопросов, который в течении последних лет привлекал внимание исследователей, является вопрос относительно преобладания, достигнутого епископом в управлении позднеантичным городом. Многочисленные источники эпохи и неостывающий интерес к этой теме специалистов в самых широких областях (от письменной истории до папирологии, от христианской археологии до эпиграфии) способствуют разъяснению многочисленных аспектов этого процесса и результатов исследования» [23] . Соборные акты как никакой другой вид письменных источников, сочетающие в себе элементы памятников права, официальных документов канцелярии и нарративного повествования, представляются в связи с этим наиболее репрезентативными, проливая в полной мере свет на проблему, обозначенную в статье Р. Лицци Теста.
23
Lizzi Testa R. Privilegi economici e definizione di status: il caso del vescovo tardoantico // Rendiconti della academia nazionale dei Lincei, classe di scienze morali, storiche e filologiche. S. IX. Vol. XI. Fasc. I. Roma. 2000.
Анализируя историческое значение италийских Соборов IV–V вв., необходимо понять то, каким образом Соборы могли влиять на эволюцию позднеримского законодательства, а также то, каким образом они могли увеличивать роль церковных институтов в обществе, которое находилось на переломном этапе своего развития. Для ответа на поставленные вопросы необходимо рассматривать в комплексе весь спектр возможных политических, юридических, социальных и мировоззренческих причин, которые могли бы обусловить подобное влияние. Отправной точкой, необходимой для данного исследования, бесспорно должен стать вопрос, касающийся причин легализации Церкви как дозволенного института, приведшей уже очень скоро к полному торжеству христианства по всей Римской империи. Резюмируя рожденные в недрах историографии XIX в. концепции исследователей относительно первоначальных причин торжества христианства в Римской империи, выдающийся русский византинист А. А. Васильев пришел к выводу, что именно сочетание политической целесообразности и личной внутренней убежденности заставило в свое время императора Константина легализовать существование Церкви как законного религиозного института. «Нельзя совершенно оставлять без внимания и его политические планы, – писал исследователь, – последние также должны были сыграть роль в его отношениях к христианству, которое во многом могло ему помочь. Но, во всяком случае, не политические планы явились причиной обращения Константина; последний обратился к христианству в силу внутреннего убеждения, возникшего и окрепшего не под влиянием политики. В том-то и заключается гениальность Константина, что он, сам искренне сочувствуя христианству, понял, что в будущем оно будет главным объединяющим элементом разноплеменной империи. “Он хотел, – как пишет кн. Е. Трубецкой, – скрепить единое государство посредством единой церкви”» [24] .
24
Васильев А. А. История Византийской Империи. Т. I. Время до Крестовых походов. СПб. 1998. С. 100.
Таким образом, именно в результате сочетания политической дальновидности императора и мировоззренческой силы самого Христианства, способного сообщить бытию одряхлевшей Римской империи новое духовное содержание, уже к середине IV в. религиозная ситуация в обществе начала существенно изменяться, несмотря на то, что сам Константин в религиозном отношении эволюционировал очень медленно, пройдя только к концу жизни путь от поклонения солнцу и различным земным богам до убежденности в истинности христианских догматов [25] . Тем не менее, следствием указанного религиозного поворота в сторону христианства, произошедшего в жизни общества, стало, по мнению А. А. Васильева, качественное изменение самых различных сторон церковной жизни. «При создавшихся новых условиях церковной жизни в начале IV в. христианская церковь переживала время напряженной деятельности, которая особенно ярко выражается в области догматики… Соборы в IV в. становятся обычным явлением, и в них усматривается единственное средство для разрешений спорных церковных вопросов. Но уже в Соборном движении IV в. замечается новая, в высшей степени важная, черта для всей последующей истории отношений между духовной и светской властью, между церковью и государством. Начиная с Константина Великого, государственная власть вмешивается в догматические движения и направляет их по своему усмотрению» [26] . Подчеркивая возросшее церковно-политическое значение Соборов, А. А. Васильев традиционно для историографии рубежа XIX–XX вв. осмыслял Соборное движение как ярчайший пример известного узаконенного вмешательства императорской власти в дела Церкви. Следует вспомнить, как французский историк Г. Буассье характеризовал принципы поведения Константина в отношении к церковным делам, утверждая, что император чувствовал себя господином среди епископов почти так же, как раньше он чувствовал себя главой языческих жрецов. «Епископы были подкуплены с первого момента; они десять лет противостояли всем угрозам, но не могли устоять против почестей и милостей» [27] . Однако и Г. Буассье, и А. А. Васильев ограничились лишь общей констатацией данного факта, исходя из оценки политической ситуации в Римской империи IV в. и личности императора Константина, не попытавшись выявить конкретные причины отмечаемого всеми оживления Соборной деятельности в IV в., как и связанного с ним государственного вмешательства в церковную жизнь.
25
Brehier L. Constantin et la fondation de Constantinople // Extrait de la Revue historique. T. 119. Paris. 1915. Р. 21.
26
Васильев А. А. Указ. соч. С. 106.
27
Буассье Г. Падение язычества. Исследование последней религиозной борьбы на западе в IV веке. Книги I–III. T. V. Собрания сочинений. СПб. 1998. С. 73.
Стремясь объяснить возникновение Соборного движения и вмешательство императорской власти в церковную жизнь исключительно социально-экономическими предпосылками в рамках господствовавшего в советской историографии идеологического принципа «исторического материализма», советский византинист М. В. Левченко попытался представить лидирующее положение Церкви в поздней Римской империи как результат экономической поддержки со стороны государства. В связи с этим Соборное движение, как и остальные элементы церковного управления, воспринималось в качестве малозначительных для общей характеристики положения Церкви деталей церковно-политической «надстройки». По словам М. В. Левченко, «идеологической опорой правительства являлась христианская церковь, с которой правительство Римской империи уже в IV в. заключает тесный союз… Христианская церковь становится могучим общеимперским учреждением, имеющим налаженные порядки и свою иерархию, такую же сложную и громоздкую, как и правительственная административная машина. Высшее духовенство добивается полной независимости от массы верующих и высоко поднимается над этой массой. Церковь издавна приспособила государственное административное деление для своей организации. Города сделались местопребыванием епископов. Главные города провинции, где собирались съезды епископов, сделались резиденциями митрополитов, в подчинении которым находились епископы данной провинции… В награду за свои услуги церковь получала от правительства крупные земельные владения, многочисленные права и привилегии. Императорская власть поручает церковникам заведывание целым рядом государственных и муниципальных дел, выполнение которых было не под силу правительственным чиновникам, предоставляя для этого соответствующие средства» [28] .
28
Левченко М. В. История Византии. М., Л., 1940. С. 22–23.
В рамках данной констатации, достаточно фактологически насыщенной, Соборное движение предстает в качестве еще одного элемента церковного управления, по-видимому заимствованного у государства, скопированного с неких образцов римской управленческой системы. При этом, однако, остается невыясненным, руководствуясь какими мотивами императорская власть оказалась столь недальновидной и пошла на то, чтобы в благодарность за идеологические услуги попустительствовать созданию церковного управленческого аппарата, идентичного по своей сложности государственному, как будто не замечая того,
Именно невозможность объяснить возвышение Церкви в IV в. экономическими причинами заставляла исследователей искать более глубокие истоки влияния церковных Соборов на позднеримское общество во взаимоотношениях между Церковью и этим обществом, тем более что дары государства по отношению к Церкви первоначально были весьма скромными: по замечанию Ш. Пьетри, по отношению к столичной Римской Церкви «Константин не дарует ни богатства ни могущества: епископ не мог бы состязаться с сенаторскими семействами, допуская даже то, что он желал бы стать участником игры в подобную аристократическую конкуренцию» [29] .
29
Pietri Ch. Op. cit. Т. I. P. 97.
На фоне отмеченной выше деградации городского сословия куриалов именно Церковь явилась тем институтом, который мог цементировать и укреплять старые полисные социально-политические традиции, наполняя их новым христианским содержанием, основывая их на новых принципах. Именно такой вывод был сделан Г. Л. Курбатовым, который так характеризовал причину усиления административного влияния Церкви в IV в.: «Для всей политики позднеантичной церкви характерен ярко выраженный «градоцентризм». Позднеантичная церковь не просто копировала полисное и государственное устройство в своей организационной структуре. Город был центром христианской епархии – главного звена церковной организации, центром распространения христианства… Градоцентризм отражал не просто стремление укрепить значение города как религиозного центра. Он носил последовательно позднеантичный по своей сущности характер. Чрезмерное для потребностей населения города строительство церквей определенно отражало идеалы полисного патриотизма, поскольку для строительства пышных городских церквей использовались и скромные доходы сельских приходов… многочисленность городского духовенства в значительной степени объяснялась широким притоком в его ряды плебейского населения городов» [30] .
30
Курбатов Г. Л. История Византии. М., 1984. С. 45.
Итак, логично было бы предположить, что именно преобразованная в рамках церковного диоцезального устройства полисная традиция способствовала интенсификации Соборов в качестве собраний клириков и представителей мирян, а широкая вовлеченность в церковную жизнь различных слоев населения способствовала интенсивному распространению и популярности Соборных решений. Также, по всей видимости, именно преемственность полисных традиций в Церкви очень скоро породила тот подчеркнуто пышный стиль жизни архиереев при некоторых епископских кафедрах, который служил поводом для упреков в адрес Церкви со стороны язычников, в частности со стороны Аммиана Марцеллина [31] . Однако бесспорным представляется, что указанная адаптация полисных традиций церковными институтами оказалась столь успешной именно потому, что она произросла на благодатной почве, а именно на Соборном устройстве Церкви, присущем христианству с первых веков существования. По словам Ж. Годме, «если оставить в стороне Иерусалимский Собор, Соборные съезды засвидетельствованы со II в. на Востоке и в Риме», – то есть антимонтанистские Соборы эпохи Тертуллиана и Собор в Риме по поводу даты Пасхи при папе Викторе [32] .
31
Amm. Marcel. Res Gestae, XXII, 5. 1–4, XXVII, 3. 11–13.
32
Gaudemet J. Les Sources du droit de l’'Eglise en Occident du II au VII si`ecle. Paris. 1985. P. 34.
Можно признать справедливым утверждение Р. Лицци Теста, согласно которому «Церковь в момент, когда государство было более слабым, принимала от него публичные функции, возложив на себя ответственность за идеологическое наследие Римского духа» [33] , – хотя, вместе с тем, «…возвышение Церкви в качестве великой силы было непременно связано с политической ролью, которую Ее иерархи сумели сыграть» [34] . Следует согласиться с основным выводом Р. Лицци Теста, согласно которому исследования индивидуальной деятельности отдельных персонажей – деятелей италийской церковной истории – позволяют в полной мере представить масштабы этой политической роли Церкви, поскольку именно церковно-политические деятели Италии IV в. подают пример того, каким образом в реальности воплощались различные общественные течения: от зарождавшегося на Западе монашества до социально-активного городского плебса [35] . Иными словами: «Клир и епископ, которые по происхождению и традициям были горожанами,… заботились о повышении роли и авторитета центра епархии» [36] .
33
Lizzi Testa R. Vescovi e strutture ecclesiastiche nella citt`a tardoantica (l’Italia annoraria nel IV–V secolo d. C.) Como New Press. 1989. Р. 211.
34
Ibid. P. 7.
35
Ibid. P. 17. Р. Лицци Теста приводит в качестве подтверждения реальности присутствия среди представителей епископата заметных выходцев из знатных семей личность св. Амвросия, в то время как присутствие плебеев в епископате олицетворяет Кромаций Аквилейский, участие в церковно-политической жизни монахов символизируют Евсевий Верцелльский, Гауденций Новарский и вероятно Максим Тауринский (Туринский).
36
Курбатов Г. Л., Лебедева Г. Е. Некоторые вопросы истории византийской Церкви в освещении современной историографии // Феномены истории. Сб. к 70-летию В. Л. Керова. М., 1996. C. 53.
В рамках указанной политической роли церковные Соборы, в Италии в особенности, становились реальным инструментом влияния Церкви на общество. Именно поэтому Соборы уже с середины IV в. являют пример противодействия некоторым инициативам императорской власти, которое выражалось на каноническом уровне, то есть на уровне церковного законодательства: достаточно вспомнить вслед за современным итальянским исследователем Л. Де Джованни факт публичного осуждения такими влиятельными епископами как Осий Кордубский и св. Амвросий Медиоланский того принципа императорского вмешательства в церковные дела, на реальности и безусловности которого настаивали А. А. Васильев и Г. Буассье [37] . Усиливавшаяся политическая роль Церкви в IV в. и, в частности, то высокое общественное положение церковного суда, о значении которого для светского сознания писал еще аббат Л. Дюшен [38] , обеспечили создание ситуации, в рамках которой в лице церковного авторитета возникал реальный противовес императорской власти, бывшей доселе безграничной. Неслучайно, рассуждая о политических реалиях, присущих ранней Византии, Г. Л. Курбатов писал: «Формула «глас народа – глас Божий» была известной политической реалией в жизни Византии, христианским обоснованием права критики и выражения своего мнения «богоизбранным народом» «богоизбранному императору» [39] .
37
De Giovanni L. Chiesa e Stato nel Codice Teodosiano. Saggio in libro XVI. Napoli. 1980. Р. 182.
38
Duchesne L. Histoire ancienne de l’'Eglise. T. II. Paris. 1908. Р. 665.
39
Курбатов Г. Л. История Византии. М., 1984. С. 47.