Цесаревич Константин (В стенах Варшавы)
Шрифт:
Блестящим, сверкающим сном развертываются перед ним порою прошлые дни.
А теперь?..
Избегает взглянуть на жену Константин. Сколько лишений безропотно, твердо выносит эта кроткая, святая женщина?! Всего три рубахи насчитывается сейчас в гардеробе светлейшей княгини Лович. И остального не больше!
Но не жалуется, молчит гордая женщина, всегда спокойна. Даже старается влить бодрость в мужа, который совсем пал духом.
Свежий воздух, движение, подъем нервов совершили чудо: упорная болезнь княгини, которую не могли облегчить лучшие
Вот и граница пройдена.
До Витебска по белорусскому тракту добрался Константин.
Здесь в июле 1831 года и остановился он на отдых в доме генерал-губернатора, князя Хованского.
Но и отсюда гонит судьба. Долго оставаться опасно. Холера свирепствует в городе и кругом, особенно среди войск, которые здесь на постое.
Странное и страшное совпадение смутило душу цесаревичу, как смутило оно многих других.
Явился к главнокомандующему Дибичу флигель-адъютант Николая, граф Алексей Федорович Орлов, объявил волю государя: сдать команду Паскевичу, так как действия Дибича показались не достаточно энергичными в Петербурге…
Исполнил приказ огорченный генерал. А через день его не стало…
— От молниеносной холеры скончался в несколько часов! — объявили всем.
Не верят почему-то люди, угрюмо покачивают головой.
— Мир праху храброго воина! — молитвенно отозвался Константин, когда дошла до него весть. — Не берегся старый боец, жил близко к солдатам своим… Вот и поплатился!
Однако заволновался цесаревич, объявил что выезжает немедленно в Петербург. Не ради себя, ради жены. Там легче уберечь ее от заразы…
Но сам мало бережет себя Константин. Даже плохо слушает советов княгини и своих врачей.
— Мне не нужно мое здоровье теперь… Для чего оно? — повторяет нередко цесаревич. — Только вот ее жаль… А то бы я и сам…
Не досказав, умолкает угрюмо.
Но когда тут же, в Витебске, почуял, что нездоровится ему на самом деле, заторопился, только и твердит:
— В Петербург едем скорее, мой друг! Не надо мешкать, княгиня. Там и врачи хорошие, и все… Да и тебе там будет безопаснее… Особенно, если я…
Смолк. Собираться стали в путь.
Но нездоровье быстро усиливается, как ни борется с ним крепкий еще телом Константин.
Неожиданно и сюда примчался граф Орлов, прозванный "черным вестником" после внезапной кончины Дибича.
— Государь узнал о намерении вашего высочества поспешить в столицу. Но по его мнению — сдача Варшавы близка. Его величеству желательно было бы, чтобы ваше высочество первый вошли в покоренный город, как бы для возмездия, для устрашения тем, кто посмел восстать против вашего высочества и самого государя нашего… Так мне поручено сказать!
Говорит Орлов, а сам глядит на Константина. И больно ему видеть печать смерти на этом
Хотя и не сдается болезни цесаревич, на ногах еще, но едва крепится…
Однако слова "черного вестника" как будто силы придали Константину.
Почти гневно заговорил он:
— Я здесь не останусь. Повезу княгиню в столицу. А там поглядим. В Варшаву я не вернусь больше никогда! Так и передать прошу. Дай Бог и отсюда ноги унести. Так передайте бра… его величеству. Жены я ни под каким видом одной не оставлю. Это мое неотменное решение, на которое я имею право. Так и передать извольте его… величеству!.. Я не мальчик! Полвека служу верой, правдой! Я… Вот-с! Я сказал… Вы так…
— Не горячись, мой друг! Вредно тебе! — молит княгиня.
— И не думаю я… Только зачем раздражают меня, дразнят, как… Мне тошно и без того.
Пожал молча плечами граф Орлов, откланялся. Уехал.
— "Черный вестник"! Мертвечину почуял! — ворчит Константин. А сам бледный, без сил почти валится в кресло.
Успокаивает его жена, дает лекарство. Плохо ему совсем.
Ночь наступила, последняя, долгая ночь,
На рассвете — все собрались к умирающему.
Стонет в бреду Константин. Сразу осунулся, исхудал ужасно… Не узнать его.
— Скорей, скорее… собирайтесь… Едем! — протяжно повторяет он. — Тут — смерть! Скорее… тут отравят! Последний только переход остался… Последний… Домой, скорее…
Бледна стоит княгиня, даже слез нет у нее на глазах. Кругом все молчат, потрясенные: врач, Поль, Курута… все, кто мог войти в этот покой муки и смерти.
Стонет, мечется умирающий… Не хочет это большое, мощное тело расстаться с жизнью… трепещет. Руки — ловят что-то… Воздуху не могут набрать запекшиеся губы.
Вот затих. Наступило минутное облегчение.
— Жена… ты здесь?.. Не вижу!.. Руку дай… В Петербург скорее… Я умираю. Да, да, не спорь! Уезжай, как только умру… А там… скажи брату: умирая, молю его… простить поляков… не карать их… Про…
Снова судороги, жестокие муки потрясли больного…
Не приходя в сознание больше, так он и затих.
В 7 часов 30 минут вечера 15 июля 1831 года — Константина не стало.
Не долго пережила его княгиня Лович.
Поселясь в Петербурге в Царскосельском дворце, где царская семья радушно приняла в свой круг вдову цесаревича, — тихо угасала княгиня, никому не жалуясь, только по-старому в молитве находя утешение.
Через четыре месяца после кончины мужа, 17 (20) ноября в 2 часа утра она незаметно скончалась, словно уснула.
В Царском селе, в костеле св. Иоанна Крестителя схоронили прах Иоанны Грудзинской, княгини Лович.
Поль был также обласкан государем, особенно, когда остался круглым сиротой.
Назначенный флигель-адъютантом, он женился, умер в преклонных годах, но мужского потомства не имел.
Так прекратился род младшего внука Екатерины Второй, который не только не оставил после себя мировой памяти, но даже умер, окутанный тенью печали и забвенья людского…