Цесаревич

Ланцов Михаил Алексеевич

Большого скопления народа по случаю раннего утра не имелось. Только учебный полк при параде с полковым оркестром, да слушатели училища стояли вдоль перрона в ровных шеренгах. А перед этой живой стеной робко держалась небольшая группа в лице генерал-губернатора Тучкова Павла Алексеевича, губернатора Оболенского Алексея Васильевича и предводителя дворянства Гагарина Льва Николаевича, а также их немногочисленной свиты. Робость уже немолодого Павла Алексеевича можно было понять. На старости лет такие встряски. Тем более здоровье у него уже было

очень шаткое, часто болел.

Понимая, что все устали и не выспались, великий князь решил встречу на перроне не затягивать. Александр тепло поздоровался со всеми встречающими и в сопровождении взвода фон Валя прямо верхом ускакал в сторону Николаевского дворца.

Сразу входить в курс дел Саша посчитал излишней формой садизма над бедными аристократами, а потому, распугав молоденьких горничных, отправился досыпать.

Проснувшись через три часа, позавтракав и приняв ванну, Александр поехал посмотреть на то, в каком состоянии находятся училище и фабрика. В особенности последняя, так как в отношении нее у Саши имелась масса задумок.

Училище стало радовать буквально с первых шагов. Во-первых, часовые на воротах из числа слушателей его не знали, а потому отказались пропускать и вызвали начальника караула. Даже несмотря на то, что Александр представился. После того, как спустя пятнадцать минут вопрос был решен и эти пятнадцатилетние ребята смущенно зардели, цесаревич переписал их имена и похвалил за хорошую службу. Дескать, молодцы, так и надобно поступать.

К сожалению, Ермолов стал совсем плох и почти не ходил из-за какой-то болезни ног, но он был настолько рад приезду Саши, что, опираясь на довольно могучую трость с Т-образной рукояткой, поковылял навстречу.

— Саша! Дождался! — Алексей Петрович тяжело дышал, обнимая цесаревича. Здоровье его очень сильно сдало, настолько, что никто не мог понять, каким образом этот старик еще сам ходить может. — Я уж и не думал, что доживу.

— Прекратите такое говорить! Вы еще крепкий солдат. Мы с вами еще Париж на штык возьмем!

— Да куда уж мне. — Ермолов лишь отмахнулся. — Слышал я о твоих похождениях. Слышал. Пол-Европы на уши поставил!

— Ну что вы такое говорите, Алексей Петрович? Какое там пол-Европы? Так, немного пошумели. — Александр немного сконфузился.

— Ну же, Саша, полно стесняться. Посмотри на себя — уезжал юношей, а вернулся заматеревшим мужчиной. А старику не веришь — у них спроси, кто тебя знал до похода.

— Алексей Петрович, да полно обо мне. Что у вас с ногами? Я вижу, вы с тростью.

— Да это так, друзья посоветовали, говорят, модная сейчас вещь. Вот и я, глядя на вас, молодых, решил туда же.

— Да вы, я погляжу, совсем щеголем стали! — Александр решил подыграть Ермолову, чтобы не смущать старика. — Ну что же мы стоим? В ногах правды нет. Пойдемте, Алексей Петрович, пойдемте. Да и народу уже собралось поглазеть много, что совершенно ни к чему.

Саша нарочито шел не спеша, хотя уже был славен довольно широко своей энергичной и

довольно быстрой походкой, за которой не каждый и в здоровом состоянии мог поспевать. Особенно тоскливо было смотреть на Ермолова, когда настал черед лестницы, так как именно там располагался кабинет ректора. Великому князю очень хотелось помочь этому старику, который, несмотря на преклонный возраст и отвратительное здоровье, смог удержать в порядке училище. Но помогать было нельзя, так как Алексей Петрович явно дал понять, что ему противно быть немощным. И указывать лишний раз на это его качество Саша совсем не хотел. Но все когда-то кончается, так что, спустя невыносимо долго тянущиеся три минуты, которые Ермолов поднимался, пыхтя как паровоз и обливаясь потом, по полусотне ступенек, наконец-то закончились.

В кабинете их ожидал секретарь и легкий полдник — ароматный чай, вишневое варенье в вазочке, мягкий белый хлеб, порезанный ломтиками, и немного разнообразных фруктов. Так, за чаем беседа и пошла.

— Хорош чай! — Александр слегка причмокнул.

— Да. Я, знаете ли, без него утра не начинаю. Привык-с. Видимо, годы сказываются.

— Да при чем тут годы, Алексей Петрович? Ежели он вам нравится, то отчего же его не пить?

— Ваше императорское высочество, годы к тому, что мне замену надобно искать.

— Вы уверены?

— Да, более чем. Самочувствие мое только ухудшается день ото дня. Боюсь, что месяц-другой протяну и все. Совсем плох стал. Ноги болят. Тяжелая одышка. Мигрени. А эти коновалы ничего поделать не могут. Выписывал из Санкт-Петербурга себе одного, так и тот оказался не лучше.

— Вы, я вижу, о них совсем плохого мнения?

— Другого не заслужили. Как вспомню, сколько за всю мою службу боевых товарищей через них погибло, так и видеть их не хочется.

— Да уж. А вы, как и я, оказались очень живучим пациентом, который, несмотря на все усилия врачей, все еще живет.

— Ха! Верно!

— Алексей Петрович, вы серьезно, по поводу замены?

— Да, — Ермолов посмотрел спокойным, тяжелым взглядом прямо Александру в глаза. — Заранее предупреждаю. Сил у меня почти не осталось. Поспеши, а то потом бегать в суете будешь.

— Хорошо. Я постараюсь как можно быстрее подобрать вам помощника. Может быть, вы сами кого порекомендуете? Все-таки столько лет на этом посту.

— Даже не знаю. Александр Иванович тоже здоровьем слаб, да и характером не вышел.

— Вы об Астафьеве?

— Да, о нем. Ему бы здоровье укрепить, да крепкого и решительного адъютанта приставить — отлично бы подошел. У него очень светлая голова. А кроме него, даже не представляю, кого вам предложить.

— Кто-нибудь из молодых? Кого вы примечали за эти годы?

— Нет, таких не помню. Есть талантливые ребята, но они все либо совсем юные, либо их таланты лежат в другой области.

— А что у Астафьева со здоровьем?

— Чахотка.

— Это плохо. А в каком он сейчас состоянии? Работать может?