Цейлонский графит

Василий Гроссман

Цейлонский графит

I

– Как работает новый химик?
– - спросил главный инженер Патрикеев.

– - Я знаю?
– - сказал Кругляк и закрыл один глаз.
– - Пока знакомится с лабораторией и ходит по производству.

– - Да, плохой ли, хороший ли, уволить его нельзя, -- сказал Патрикеев и, усмехаясь, рассказал Кругляку, что новый химик какой-то особенный политэмигрант и что сам секретарь райкома вчера приезжал к директору говорить о нем.

– - Это на их языке называется "создать условия", -- сказал он.

– - Ну, положим!
– - проговорил Кругляк.
– - Я у себя в лаборатории не буду создавать

условий. Если он не сможет работать, пусть секретарь райкома приезжает еще раз и переведет его в техпроп, к толстой мадамочке, -- там чисто санаторная

обстановка.

Он вдруг рассердился и замахал руками.

– Хорошее дело! Вчера мне посадили индуса, а завтра посадят негра, а послезавтра китайца. А с кем работать? А? За качество парить будут меня или этого марсианина?

Потом они заговорили о производстве, и главный инженер, почесывая худую слабую шею, говорил, что нужно закрыть фабрику и что скоро все они получат свои пять лет и отправятся на канал. Он усмехался и пожимал плечами: в конце концов, ему все надоело, он устал от этой работы, у него нет больше ни нервов, ни сил.

– - Вы подумайте, -- говорил он, -- управляющий трестом знает только одно: "Мы смогли построить Магнитогорск, а вы не можете наладить выпуск приличного карандаша". Чтобы сделать карандаш, нам нужны японский воск, древесина виргинского можжевельника, германские анилины, метилвиолет. Ведь это импорт! Только законченный идиот не может этого понять.

– - Э, - сказал Кругляк, - разве можно закрывать производство?
– - И он рассмеялся от этой смешной мысли.
– - Виргинский можжевельник мы заменили сибирским кедром. Когда нам сказали, что нет вагонов, чтобы везти кедр, мы заменили кедр липой, а липу ольхой, а ольху сосновыми досками. Сегодня один вайемер (чудак, на идиш) предложил мне вообще заменить древесину прессованным торфом. Заменим торфом, в чем дело? Ну, а насчет того, чтобы посидеть; почему не посидеть в советских условиях?
– сказал он.

– - А чем вы замените цейлонский графит, который у нас на исходе?

Зазвонил телефон. Кругляк взял трубку.

– - Да, да, вы угадали. Это я, - сказал он и покосился на главного инженера.

– - Почему на улице?
– - с ужасом произнес он.
– Почему неприлично к холостому? Но это нелогично, Людмила Степановна, вы ведь обещали. Что? Хорошо, приходите с подругой. Тогда я позову приятеля... Он начальник цеха на Шарике. Что? Ну, конечно, не такой, как я, но, в общем, хороший парень. Будет, будет патефон, - грустно сказал он.
– Что? Только торгсиновские, польские. Хорошо,хорошо, без водки. Будем пить наливку. Видите: со мной, как с воском, а вы боялись. Значит, в девять? Очень хорошо! Ну, пока!
– - и он положил трубку.

– Что, будет сегодня дело?
– спросил Патрикеев и, уныло погладив лысину, пробормотал.
– - Хоть бы в этом году получить отпуск, поехал бы в Сочи.

– - Знаете, -- сказал Кругляк, -- меня уже тошнит от холостой любви.

Потом, сверкнув карими зрячими глазами и пронзив воздух большим пальцем, он проговорил:

– - Цейлонский графит на исходе? Я найду заменитель. Мы заменим его, если понадобится, навозом, а карандаши все-таки будут писать. А, Степан Николаевич? Разве можно остановить производство карандашей в стране, которая начала учиться писать?

И они снова заговорили о том, что дощечка сырая, что кудиновская глина никуда не годится, а чясовярская ничуть не хуже германской шипаховской, и что Бутырский завод готовит не краски, а дерьмо, но что глянцлак

и грунтлак завода "Победа рабочих" совсем не плохи... Фабер и даже сам Хартмут не отказались бы от них.

Потом в комнату ворвался клеевар и крикнул: "Расклейка!" Патрикеев вытер пот, а Кругляк выругался, и все побежали в цех.

Никто не знал настоящей фамилии нового химика, но, глядя на его кофейное лицо, синеватые толстые губы, -- такие губы бывают у мальчишек, вылезающих из воды после четырехчасового купания, - на черные глаза, ворочавшиеся за громадными стеклами очков, как существа, живущие своей отдельной и обособленной жизнью, казалось, что имя у него красивое и странное, как плеск воды, "Бэн", "Сайд", "Али".

Директор фабрики Квочин, -- человек в сапогах и ситцевой рубахе, красноглазый от недосыпания и желтолицый от евшей его желудок язвы, -- хотел обставить встречу красиво и торжественно. Ему казалось, что сотрудники лаборатории должны произнести речи, по-братски обнять зарубежного товарища, и поэтому нового химика при первом его приходе в лабораторию сопровождали, кроме Квочина, секретарь ячейки и председательница фабкома.

Но Кругляк сразу же все испортил. Он похлопал индуса по спине, потом пощупал его брюки, подмигнул лаборанткам и сказал:

– - Вот это коверкот, чистой воды инснаб! Вот бы, товарищ Митницкая, вам такой костюм!

И все невольно рассмеялись, и новый химик улыбнулся, показав отливающие влажной синевой зубы.

Кругляк начал деловито допрашивать, какое у него образование и где он работал.

Новый химик, оказывается, окончил в Англии двухгодичные курсы при каком-то колледже.

– - Эпес (что-то - на идиш) вроде техникума, - объяснил себе вслух Кругляк.

Где он работал как химик? О, немного. В Англии он занимался лаковыми красками, а в Германии работал по гидролизу древесины, недолго, около шести месяцев. И еще у себя на родине он полтора года пробыл на графитовых рудниках.

– - По эксплоатации, или как химик по контролю?
– - с восторгом спросил Кругляк.

Новый химик улыбнулся и замотал головой.

– - О нет, совсем другой, -- сказал он.

– - Ну, а как вас зовут?
– - вдруг спросил Кругляк. И индус, улыбнувшись в третий раз, точно осторожно ступая в темноте, старательно выговорил свое новое имя:

– - Николай... Николай... Николаевич.

– - Ну вот, Николай Николаевич, -- сказал Кругляк, - будем работать вместе. В чем дело? Я вас напущу на этот самый графит, почему бы вам не поработать на производстве в советских условиях?

Он удивился и снова повторил:

– - Конечно, мы поработаем в советских условиях. Он повернулся к толстухе Алферовой, председателю фабкома, и сказал:

– - Товарищ Алферова, как жизнь? Я что-то не видел у себя в лаборатории этих пресловутых практикантов из графитного цеха. Где же борьба за знаменитый техминимум?

После этого он произнес речь.

– - Ого, карандаш!
– - говорил Кругляк.
– - Это вроде метро, экзамен на аттестат зрелости. Карандашных фабрик меньше, чем метрополитенов, если хотите знать. А хорошие карандаши, к которым я не могу придраться, делает только Хартмут в Чехословакии. Вы думаете - Фабер? Ничего подобного! Но такого дерьма, как мы, не делает ни одна страна. Честное слово! Это нечто ужасное. Если б я работал в прокуратуре, поверьте мне, я бы обеспечил на три года всех наших итээров. Но подождите, подождите! Вы еще увидите: мы сдадим на аттестат зрелости, экстерном, за четыре года! А не за сто двадцать, как Германия.