Цезарь (др. перевод)
Шрифт:
Но, несмотря на эти меры предосторожности, положение становилось все более и более опасным, поскольку вражеская конница, пользуясь своей численностью, полностью окружила все тридцать когорт Цезаря, так что им приходилось драться на все стороны.
В этот миг Лабиен – тот самый лютый враг Цезаря, который перебил всех пленных в Диррахии, и который поклялся накануне Фарсала, не позволять себе роздыха, пока Цезарь не будет побежден, – Лабиен выступил из рядов нумидийцев с непокрытой головой и, обращаясь к цезарианцам:
– Ого! –
Тогда один римлянин выступил из рядов, как в Илиаде:
– Я не новобранец, – сказал он; – я ветеран из десятого легиона.
– А где же тогда знакомые знамена? – снова спросил Лабиен. – Я их не вижу.
– Погоди, – ответил солдат, – если ты не видишь знамен, то ты узнаешь, я надеюсь, это копье.
И, снимая одной рукой шлем, он одновременно метнул другой свой дротик с криком:
– Держи, вот тебе от десятого легиона!
Дротик полетел со свистом и вонзился в грудь лошади. Лошадь и всадник упали, и на миг все подумали, что Лабиен убит. Тем временем Цезарь растянул свою армию гигантским фронтом и, повернув на каждом конце линии один батальон лицом к врагу, он сам рванулся во главе своей конницы, ударил в центр помпеянцев и смял его с одного удара.
И сразу же, не преследуя их, отступил назад, опасаясь какой-нибудь засады, и, сохраняя строевой порядок, двинулся к своему лагерю.
Не успел он дойти до него, как Пизон и Петрей с одиннадцатью сотнями нумидийских конников и большим числом легкой пехоты подоспели на помощь неприятелю. Ободренные этим подкреплением, помпеянцы ринулись в погоню за Цезарем.
Цезарь приказал остановиться, подпустил неприятеля поближе, атаковал всеми своими силами разом и отбросил помпеянцев за холмы; после чего он медленно отступил в свой лагерь, а Лабиен, со своей стороны, вернулся в свой.
Назавтра бой возобновился. У Лабиена было восемьсот галльских и германских конников, – помимо тех одиннадцати сотен, которые привели ему накануне Пизон и Петрей, – восемь тысяч нумидийцев и тридцать две тысячи человек легкого вооружения.
Он полагал, что если он станет вызывать Цезаря на бой на ровной местности, Цезарь не посмеет принять вызов; но тот вышел на эту самую ровную местность и первым атаковал Петрея. Бой продолжался с одиннадцати часов утра до самого заката солнца.
Цезарь остался хозяином поля сражения; это было равносильно большой победе, учитывая превосходство сил противника. Лабиен потерял много людей ранеными, и велел перевести их на телегах в Адрумет. Петрей среди схватки был задет дротиком, и ему пришлось отойти назад и перестать сражаться самому.
Так что в конце дня победа досталась Цезарю. Но он понял, что пока его войска не будут полностью собраны, было бы опрометчиво воевать против армии, вчетверо большей, чем его собственная. Поэтому он велел провести две линии укреплений от своего расположения и от города Руспины
Его намерением было перемешать их с конницей по примеру неприятеля, и это должно было принести тем больший эффект, что с родосским флотом прибыли превосходные лучники из Сирии.
Дело было срочное: Сципион прибывал через три дня, – Цезарю это было уже точно известно, – а это означало еще восемь легионов, четыре тысячи лошадей и сто двадцать слонов. Но три дня для Цезаря были все равно что три месяца для любого другого. За одни сутки были обустроены мастерские, в которых ковали наконечники для стрел и дротиков.
Затем, поскольку предвиделось, что все запасы железа скоро будут израсходованы, Цезарь снарядил корабли в Сирию за железом, древками для стрел и копий и деревом для изготовления таранов, поскольку ни одно из видов дерева, произраставшего на берегах Африки, не годилось для этой цели.
Наконец, у них закончился весь хлеб, потому что все земледельцы были рекрутированы помпеянцами в армию, все зерно из городов было забрано ими же, и все укрепленные поселения были разграблены и истощены. Цезарь приласкал граждан, как он умел, и вскоре они стали относиться к нему с такой любовью, что в итоге каждый разделил с ним то, что он закопал и запрятал для себя самого.
Когда Цезарь чего-нибудь хотел, для него не было ничего невозможного.
Глава 77
Сципион выступил из Утики. Он оставил там Катона, которому город был обязан тем, что не исчез с лица земли. Но, оставаясь во всем добрым и человечным, Катон сохранил свою незатухающую ненависть к Цезарю.
При нем находился молодой Помпей; он был в эту минуту охвачен сомнениями, которые поражают иногда и самые мужественные сердца, и пребывал в нерешительности и бездействии, и Катон непрестанно побуждал его к мести.
– Твой отец, – говорил он, – в том возрасте, в котором ты сейчас, видя, что Республика попрана, а все честные люди убиты или изгнаны, твой отец, воодушевленный своей храбростью и любовью к славе, собрал обломки армии, принадлежавшей еще его отцу, и освободил Рим и Италию, которые были погребены под собственными руинами; затем он с несравненной быстротой отвоевал Африку и Сицилию, и создал себе бессмертную славу, удостоившись триумфа в ту пору, когда он еще не расстался как следует с детством и был еще только простым всадником. А ты, наследник его славы, который должен был бы обладать его отвагой, скажи мне, неужели ты не отправишься в Испанию, чтобы присоединиться к друзьям твоего отца, и не принесешь Республике спасение, о котором она просит тебя в своем бедствии?