Ч. Ю.
Шрифт:
— А ты? — спросил Виктор.
— И я, конечно. Хотя для меня это пройденный этап. Стихи — как чужие. — И поклонился: — Правда, хорошие.
Виктору тогда Мишины слова понравились и этот поклон, шутливый и вроде бы извиняющий похвальбу. Виктор всегда немного подпадал под обаяние собеседника и смешное начинал видеть не сразу. Но видел непременно. Вот и Миша Романов. Он все время немного засекается на своей якобы популярности. Да, это правда: когда он на студенческих вечерах выступает вместе с другими поэтами, слушают только его. По-настоящему слушают. Но ведь тут и голос, и эта непрерывность дыхания, и шаманская
Виктор останавливается у книжного магазина. Входит. Спрашивает у продавца. Тот, разумеется, не помнит:
— Поглядите в новинках.
— Есть. Сколько у вас найдется экземпляров?
— Сейчас посмотрю. Сорок две книжки. Все берете? — Удивленный взгляд. — Пожалуйста в кассу. Шесть тридцать.
Виктор платит. И веселый, озорной бес толкает его под руку. Хм! Что такое велосипед? Игрушка. Игрушка всегда меньше игры. Кусочек велосипеда, великодушно почти подаренного Романовым, идет на доброе дело. Он не уцелеет теперь, этот велосипед. Виктор ощущает то близкое к вдохновению чувство подъема, которое всегда предшествует лучшим его трюкам.
Дома есть книжечка-справочник по Москве. Только не полениться и обзвонить все книжные магазины:
«Поступила в продажу такая-то книжка?»
«Да, поступила».
Или:
«Нет. У нас вообще нет отдела поэзии».
Записать на бумажку адреса и — волка ноги кормят! Тем более, что часть тиража идет на периферию! В покинутой Аськой комнате вырастает стопка за стопкой. Книжица тоненькая, дешевая, хотя издана красиво: черно-белая обложка, какие-то круги и стрелы… В магазинах тщательно заворачивают в плотную бумагу, перевязывают бечевкой.
— Спасибо.
— Пожалуйста. Удачи вам! (Приняли за автора.)
Тут можно и спросить:
— Где еще, кроме магазинов, можно купить эти книги?
— А вы не заказали в Книготорге?
— Нет. А как?
— Сейчас узнаю телефон. Боюсь, теперь уже поздно.
В Книготорге книги, оказывается, заказаны. Правда, немного, всего сто штук (поскупился Михаил). Можно поехать в лавку писателя и взять их за наличные. Виктор едет. Главное — не полениться.
К вечеру он в самом прямом смысле слова сидит на лирике, ест на ней (стол загнан в угол), заниматься будет на ней и, возможно, даже ходить по ней, но этого лучше не делать.
Потом — звонок автору. Виктор никогда еще не звоню ему и поначалу смутился, не узнал взрослого, очень отстраненного голоса.
— Это я, Миш! Я, я, Виктор.
— А, старик! — Слышна по телефону его странная, быстро ускользающая улыбка.
— Я поздравить. Отличная книга.
— А мне немного неловко. Знаешь, напечатанное выглядит не так. Многие считают, что в книге все читается лучше, а в моем случае…
— А что друзья?
— Представь, странное дело! Никто не может достать моей книги. Разошлась.
— Еще раз поздравляю.
— Спасибо.
— Ну, будь.
— Будь. Благодарю за звонок.
Уф! Теперь можно сесть за физику.
Виктор учит старательно. После первой удачи ему хочется сдать хорошо. Он не все понимает в этой темной науке, но есть подозрение, что никто
Виктор ходит, как в бреду. Он не то что волнуется, он как-то отупел, перестал толком видеть, слышать, есть, спать. Он хочет, хочет сдать экзамены. Почему? Может, кто-нибудь и знает, а он, пожалуй, нет. Учиться на врача? Стать врачом? Он всерьез не думает еще об этом. Армия? Да, пожалуй, он предпочел бы пройти военную науку на кафедре института. Азарт? И это тоже. И еще что-то вроде самоутверждения: не идиот же он!
Учи, учи, Витька, постигай, ты же не идиот!
— Виктор, ты готовься получше, — говорит мама, входя к нему в комнату. Она только встала, а он уже зубрит целый час.
— Я готовлюсь исключительно получше.
— Не остри. Ты плохо сдаешь экзамены.
— Я? Да у меня…
— Знаю, знаю.
Мама поправляет толстую косу, закрученную на затылке (кто теперь так носит?), бросает, уходя:
— Тебе не показалось в прошлый раз, что тебя просто вывезли?
Виктор не находится с ответом. Откуда она знает? Да. Ему показалось. И когда он идет сдавать последний экзамен, ему кажется еще больше. Но он еще верит — это судьба. Его легкая судьба, которая не любит унылых. Она, к слову сказать, не очень полюбила Алика и подарила ему по физике трояк, хотя он (по его собственному утверждению) ответил по билету и на все вопросы.
Он, разумеется, спросил, почему такая отметка.
— Вы отвечали без блеска. Очень школьные знания, — сказали ему.
Алик пошел в конфликтную комиссию, пересдал и получил четыре. Все с трудом. Виктор же на последнем экзамене, по биологии, вытащил билет, по которому не знал. Голосемянные. Что это за голосемянные? Папоротники? Или сосна, елка? Да, да, еще кипарис. А птицы и приспособления их к полету? Он хотел уйти, даже сказал: «Я не буду отвечать», — но пожилой экзаменатор, ознакомившись с его билетом, улыбнулся по-домашнему:
— Я надеюсь, вы не будете утверждать, что киль у птиц для рассекания воздуха? А то у нас тут отличились: как у парохода, мол, так и у птиц.
Виктор засмеялся (он так плохо знал, что даже волнение его покинуло) и вдруг смекнул:
— Давайте я тогда начну с третьего вопроса.
Третий он знал. О законах наследственности. Он прочитал еще раньше, после вечера у Масальского и Аликовых рассуждений, книгу Шарлотты Ауэрбах по генетике и вчера просмотрел незаконченную работу отца — и вот теперь, оседлав свою отличную память, шустро чертил схему распространения гемофилии (несвертываемости крови) в королевских семьях Европы. Ему тогда еще показалось забавным, как некая английская королева Виктория передала этот зловредный ген через сына, дочерей, а потом через внуков во все страны Европы (ведь они женились только между собой, эти царевичи и принцессы), и вот в самом низу пятиярусной схемы — бледный русский царевич Алексей.